- Еще как может, - ощерился барон. – И я озлобился. И все, что я придумал, это заставить людей делиться деньгами насильно. Какого дьявола моя жена, думал я, должна ходить в простом темном платье и голодать, в то время, как равные ей едят деликатесы и примеряют изысканнейшие шелка? Какого дьявола я не могу нанять служанку ей в помощь, и моя Анна должна делать тяжелую работу? Какого дьявола мой ребенок должен родиться на матрасе из соломы, а не из гусиного пера и пуха?
Эрнст-Хайнрих взглянул на наставника, смутно догадываясь, что барон фон Ринген скажет дальше, и тот понимающе кивнул в ответ.
- Тогда-то мы и встретились, - неожиданно буднично закончил барон. – И тогда я увидел иной выход.
- Да, - подтвердил наставник. – Но сколько раз вы пытались убежать!
- Что ж, война звала меня! Что я мог поделать против этого зова! Я – солдат и потому не приучен сидеть у теплого очага зимой и тяжело работать летом. Перо тоже не для меня – много денег им не заработать, если язык плохо подвешен. Да и мой отец – упокой Господь его душу в аду, где он наверняка горит - всегда говорил, что это занятие пристало только слабосильным монахам. Мы редко соглашались друг с другом, но в те времена так и было – всякий, кто мог носить оружие, шел воевать. Но между войнами и походами есть перерывы – и потому я всегда возвращался.
- Для меня это тем более ценно, потому что я знаю, кто вы есть…
Барон фон Ринген раздраженно махнул рукой и почесал гладко выбритый подбородок.
- Это все хорошо, - сказал замороченный Эрнст-Хайнрих, вцепившись в плошку из-под супа, чтобы хоть как-то прийти в себя, - и история, которую вы рассказали, из тех, что так приятно слушать, но я не понимаю одного – почему вы, барон, навлекаете на себя упреки и обвинения?
- Разве ты сам только что не высказывал удивления силе барона? – серьезно спросил наставник. – Разве не ты спрашивал, как человек может обладать столь сатанинской силой?
- Да, но…
- Никогда я не молился никому иному, кроме как нашему Господу, и разрази меня гром на этом месте, если я лгу, - барон фон Ринген вытащил из-за воротника деревянный крест, сбив себе шейный платок, и прижал его к губам. – Увы, с рождения на мне лежит чужой грех, и я проклят передавать его по наследству. Скрыть его не так-то легко…
- Грех? – Эрнст-Хайнрих сразу подобрался.
- Нет, ну вы посмотрите на него! – воскликнул барон. – Как мгновенно ваш мальчик превращается в гончую, заслышав верное слово! Сдается мне, он все еще ищет повод отправить меня на костер.
- Нет, я… Просто пытаюсь понять. Если вы не знаетесь с Сатаной и не занимаетесь чернокнижием, то в чем вас обвиняют? И что за грех, который передается по наследству, кроме первородного?
- Слишком много узнаешь – быстро состаришься, - проворчал барон. – Пока я не хочу говорить об этом… Но, судя по всему, теперь нам придется немало времени провести вместе – потому рано или поздно ты поймешь, что мне приходится скрывать. Я сам не в восторге, - пояснил он в ответ на недоуменный взгляд Эрнста-Хайнриха, - уж больно привык полагаться на себя, но твой учитель считает, что для тебя это будет хорошей школой, раз уж все, что он с таким усердием строил, будет разрушено.
- Кто-то должен остаться, чтобы охранять людей от зла, и я не готов пустить дела на самотек, - задумчиво сказал наставник. – Но, по-моему, мы окончательно доконали Эрнста-Хайнриха разговорами, - он отряхнул с пальцев крошки и поднялся. - Я дам тебе пару дней на поправку, а потом мы поговорим о будущем в деталях. Не забудь главное – ты не один.
Барон тоже встал, и Эрнст-Хайнрих, глядя на них обоих, кое-как поднялся, опираясь на стол.
- О деньгах не беспокойся, - добавил наставник. – Я обо всем позабочусь.
Он слегка сжал плечо Эрнста-Хайнриха на прощание.
- Надеюсь, ты останешься со мной, несмотря на перемены. Мне бы этого очень хотелось.
Эрнст-Хайнрих наклонил голову в знак согласия, и наставник отпустил его.
- Одна вещь из тех, что написал доносчик, правдива, - внезапно подал голос барон. Набычившись, он держал руку на шпаге, словно чуял опасность. – Какая – не скажу, поломайте себе голову на досуге.
- Я понял, - медленно подтвердил Эрнст-Хайнрих. – Хорошо, я подумаю.
- Письмо я забрал себе, - добавил барон. – Полагаю, у меня оно будет в большей сохранности.
Второе «хорошо» Эрнста-Хайнриха прозвучало куда как мрачней, и наставник еще раз ободряюще сжал его плечо, прежде чем уйти. Когда он остался один, то немедленно лег, чувствуя, как темная комната с закопченным потолком вращается вокруг своей оси. Ему показалось, что его будто затягивает в водоворот, над которым он не властен. Папский эдикт означал то, что теперь ему нет места в церкви, если он не получит сан, и рушилась его давняя мечта. Нет, он мог быть телохранителем при кардинале или же исполнять поручения его святейшества, но все это было не то, слишком мирское, лишенное близости к Богу, и он перевернулся на живот, уткнувшись избитым лицом в прохладный край матраса.