***
Через несколько дней он уже окреп настолько, что мог есть твердую пищу. Капитан прислал ему любезное письмо (в котором, впрочем, явно читалось, что он писал его, скрежеща зубами), где извинялся за то небольшое недоразумение, которое между ними произошло. «Барон фон Ринген убедил меня в том, что ваши разногласия улажены, но больше всего я рад, что вы оставили свое занятие, которое мне, как человеку, привыкшему выполнять свой долг, всегда представлялось лишенным чести, и, я не побоюсь этого слова, даже несколько подлым. Я имел несчастье столкнуться с людьми, подобными вам, и потому несколько переусердствовал, когда требовал от вас отпустить барона». Слова «оставил свое занятие» Эрнст-Хайнрих прочитал несколько раз. Да, наставник действовал быстро и не колеблясь. Он уладил дела с охотниками, выплатив им долг и жалование, и каждый из тех, с кем Эрнсту-Хайнриху доводилось охотиться бок-о-бок, пригласил его выпить за здоровье Папы и Императора, а также за будущее. Многие из них собирались отправиться на границу, где нужны были солдаты; то и дело там происходили стычки с турками, и люди смутно говорили о новой войне. В мире, как повелось испокон веков, было беспокойно, но и внутри себя Эрнст-Хайнрих потерял то, что помогало ему держаться на плаву, стержень в душе, и его несло в никуда, в неизведанный океан на краю света, где солнце и луна делали круг, чтобы взойти на следующий день, а вода падала в Божьи пределы, чтобы вернуться дождем в море.
О будущем наставник с ним больше не заговаривал, заметив, что этот разговор подождет, и вместо того попросил составить ему компанию – он и его слуга направлялись в соседний городок Визеншталь, куда их пригласил барон фон Ринген.
- Будет ли мне удобно сопровождать вас? – спросил Эрнст-Хайнрих, слегка разочарованный этими попытками свести их вместе. – Мне не хочется произвести впечатление, что я напрашиваюсь на его гостеприимство.
- Не говори глупостей. Иной раз твоя щепетильность граничит с гордостью, а гордость – смертный грех, ибо она сеет раздор между людьми. И тебе, и барону нужно время, чтобы приглядеться друг к другу… До того, как дойдет до настоящего дела, - наставник испытующе взглянул на него и подал ему потрепанную шляпу. – Надевай и идем.
- Я решил, что тебе удобно будет считаться его телохранителем, чтобы никто не заподозрил, отчего вы всегда вместе, - сказал наставник уже в карете, где слуга не мог их слышать; впрочем, последний был надежным человеком, и за неделю, пока наставник был здесь, он не проронил и пяти слов. – Возможно, случится так, что тебе придется представляться другим именем, и ты должен быть готов быть тем, кем тебя хотят видеть… Но не охотником.
- Жаль, - искренне сознался Эрнст-Хайнрих. – Охотником быть проще.
- Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты им был. Я видел не раз, как гасла Божья искра у людей, которые забывали о своем предназначении, и они позволяли своим слабостям взять над ними верх, потому что проще пойти у них на поводу. А потом, через много лет – к твоему счастью, ты еще достаточно юн, чтобы не испытать этого, - они обнаруживали, что находятся в кромешной тьме, и им нечего делать и некуда идти, и все, что оставалось делать – так это гадать, как так могло получиться. Страшное дело.
- Да, но… - Эрнст-Хайнрих не знал, как выразить свои сомнения. Он-то знал, чего он хочет и что должен исполнить, а переодевание и смена имен казались ему нелепыми и даже несколько оскорбляющими достоинство – и его самого, и Церкви. «Ты больше не имеешь отношения к Церкви, - одернул он самого себя. – Учителю лучше знать, где ты можешь пригодиться».
В окошко кареты падал свет, и неожиданно Эрнст-Хайнрих заметил, как плохо выглядит его наставник: пудра и краска для лица полустерлись, подчеркивая резкие морщины на лбу и в углах рта – теперь они не разглаживались, как раньше. Под глазами виднелись темные синяки, и время от времени наставник морщился и вздыхал, будто его сопровождала неприятная боль, от которой трудно избавиться.
- С бароном вы можете сделать многое, - сказал наставник. – Его сила и твоя целеустремленность – хорошее сочетание. Я провел с ним немало времени, и я знаю, на него можно положиться. Как и на тебя.