- Не хочу я никуда идти, - пробормотал отец. – Всю жизнь здесь жил, так что ж срываться, как вору какому?
- Об этом пока и речи нет, - отрезала бабка. – Пусть приезжают эти городские, а там разберемся. Девчонку жаль. Так рано жизнь закончить, нужно судьбу прогневить. И без козы мы остались на зиму, но тут уж я сама виновата, разбаловала Магдалену.
В бок Лене достался удар, и она чуть не завопила от неожиданности.
- Слышишь, - прошипел ей на ухо брат. – Все из-за тебя!
Она стукнула его в ответ, и они завозились, скинув лоскутное покрывало на пол, пока сильные руки бабки не выкрутили им уши.
- Вот ведь щенята какие! – с веселым удивлением сказала Магда. – Подслушивают взрослые разговоры! Марш назад, пока не взяла палку! – она отпустила их и добавила: - А то, что услышали, из головы выкиньте. Не ваше это дело, пострелята.
- Ты сердишься? – робко спросила Лене, потирая распухшее ухо, в котором живо билась кровь.
- Я-то что! Вот как в декабре явятся к нам бесы: Клаубауф вместе с Шабманном, запихнут вас в мешок да унесут в преисподнюю, если слушаться меня не станете. Никогда не позавидую детям, которым вырасти придется да рога весь год начищать и шерсть чертям расчесывать.
Она еще попугала их, пока дети не развеселились и не выкинули беду из головы; родители сидели за столом молча, напряженные и тихие, будто призраки. Когда брат с сестрой устали смеяться и заснули, матушка вдруг тихо заплакала, и отец обнял ее за плечи.
Глава вторая. Матильда. Игра в шахматы
Матильда не сильно любила свое имя, которым одарила ее покойная мать: Матильда-Шарлотта-Анна-София, баронесса фон Нидерхоф. Кто в здравом уме выговорит эти имена подряд, не сломав челюсть? Да и кто вообще способен на разговор в глухом лесу, где стоял дедов дом?
Она показала язык своему отражению, и русоволосый мальчишка-кавалер ответил ей тем же. Из всех имен она кое-как признавала только Матильду, просто потому, что из него было легко сделать мужское имя Матиас. «Все здесь для мальчишки, - говорила она деду, когда тот был в хорошем настроении. – Даже ваши слуги умеют шить только мужскую одежду! Старое латаное девичье платье лучше цепляется за щепки и гвозди, которых в этом доме полным-полно. Не буду его носить!» Барон фон Ринген ворчал на внучку, что ей стоило бы подумать о манерах, но глядел на нее благосклонно – ведь она была последней из его рода, его гордостью и надеждой. Он каждый раз говорил об этом, стоило ему выпить лишнего за ужином.
Сколько Матильда себя помнила, она всегда жила с дедом в лесу, и почти сразу за ее окном начинался еловый лес, молчаливый, беззвучный, пустой, полный желтых иголок, хрустевших под ногами, и поганок, которые сбивали забредшие ненароком лоси. Совсем недавно Матильде исполнилось тринадцать лет, и только недавно она начала удивляться, что дед почти никуда не ездил, никого не приглашал в гости и общался с друзьями только посредством писем. В трех книгах, которые, видно, сохранились от бабушки, все было совсем иначе: глупые кавалеры признавались в любви столь же неумным дамам, потом уходили на войну, после король жаловал поданным землю и награды, а затем все весело пировали, проливая мед и вино на стол и на пол. Еще у дам и кавалеров был нарочитый язык, которыми они назначали свидания и передавали тайные сведения: то цветами, то веером. На одной из засаленных страниц Матильда нашла картинку, на которой сидела миловидная девушка, кудрявая, как облачко, в многослойных юбках с невообразимыми бантами. «Помереть можно такое носить! Нет, пожалуй, мне тут и так весело, - убеждала Матильда сама себя, целясь метательным ножом в пухлый сероватый гриб, выросший неподалеку от крыльца. – Подумаешь, нацепить юбку и пойти танцевать! Уж лучше поохотиться, и то больше толку». Гриб, выпустив легкое облачко спор, падал, разрубленный пополам.
Обычно она не промахивалась. Еще когда ей было семь лет, дедушка подарил ей маленькое ружье, сделанное под ее руку, и научил ее охотиться на белок. «Разве можно стрелять из ружья или фехтовать в таком платье? – недоумевала она всякий раз, когда вновь брала книгу в руки. – Чепуха!» А книгу Матильда доставала частенько, хоть и терпеть не могла читать.
Иногда, когда она листала страницы, ее беспокоили странные воспоминания. Ей казалось, что рядом появляется кто-то большой, добрый и сильный – похожий чем-то на деда. Ей мерещилось, будто кто-то касается ее волос мягкими пальцами и кладет ей в рот нечто необыкновенно сладкое и воздушное, а вокруг пахнет цветами, но так сильно и одуряюще, что у нее кружится голова. Порой Матильду охватывало удивительное ощущение любви и умиротворения, но всякий раз после него в душу вдруг проникал резкий холод, похожий на тот, что бывает лишь перед рассветом, и ей вдруг мерещились мокрые листья в лесу.