Они обошли деревню по лесу. Когда они переходили речушку вброд, Матильде опять пришлось сажать девчонку к себе на закорки, чтобы она не завязла в топком дне, и они долго плутали, пока Матильда на исходе дня не почуяла запах железа. К тому времени она так устала, что не могла ни о чем думать; Лене топала за ней, и Матильда даже не удивлялась, откуда у крестьянки столько сил.
Уже темнело, когда они вышли на пустынную дорогу, и Лене робко посматривала на Матильду, надеясь на пощаду. Матильда была и сама не прочь отдохнуть, но колебалась, не зная, насколько это хорошо делать у дороги. Здесь было много следов от сапог, босых ног, колес и копыт: часть из них были совсем свежими, но вели в разные стороны: где-то точно был город, но в какой стороне Матильда сказать не могла, сколько бы ни водила пальцем по глине.
- Пройдем до того холма, - сказала она пересохшим ртом, указав Лене вперед, в другую сторону от далекого церковного шпиля за лесом. – Там отдохнем.
Ей хотелось найти родник по дороге; она уже начинала жалеть, что не стала пить воду из реки, как ни уговаривала ее крестьянская девчонка, но как назло по обе стороны простирался заросший и кочкастый луг, и длинная трава закрывала воду, если она вообще тут была.
Когда они доползли до холма (Матильде показалось, что прошло часа три, пока они дошли до него, и еще два, пока они поднимались наверх), перед ними простерлось широкое поле. Справа от дороги мерцали четыре огонька от костра, и Матильда видела перед одним из них людей и блеск стали.
- Попросимся на ночевку, - шепотом предложила Лене. - Пахнет вкусно…
- Откуда ты знаешь, кто там? Может, там евреи… Или черные люди, которые воруют христиан и пьют у них кровь.
Она старательно принюхивалась, прикрыв глаза, но, кроме еды – пахло кашей из сушеного гороха, - запахи были похожи на то, как пахло от деда, когда он возвращался с охоты: пот, кожа, железо. Что за люди могли ночевать вне города, кроме пастухов, она не знала и не была уверена, что им стоит показываться. Когда Матильда со вздохом открыла веки, то увидела, как Лене бежит, мелькая серой рубахой, к ближайшему костру, спотыкается и кубарем катится вниз. Из темноты раздалось хриплое проклятье, и девчонку выволокли за руку к костру. Матильда сжала зубы и кое-как бросилась за ней.
Она подвернула ногу, пока бежала вниз, и тем сильнее в ней поднялось негодование, когда она увидела, что девчонку уже усадили у костра, поднесли ей черпак с какой-то жидкостью, от которой у нее появились белые пенистые усы, и какие-то неумытые солдаты предлагают Лене сушеное свиное ухо, остаток от пряника и бусину на веревке. Лене, казалось, совсем не смущалась этим соседством и чувствовала себя рядом с солдатами гораздо свободней, чем с самой Матильдой.
- Иди сюда, малец, - ей освободили место рядом с девчонкой, но из упрямства Матильда села наоборот поодаль. Приглашавший ее хмыкнул и отвернулся, чтобы соскрести с котла остатки вчерашней гороховой каши, и Матильда невольно сглотнула слюну.
Ей тоже дали напиться из ковша сладковатого напитка, который отдавал черствым хлебом и забродившим тестом. От него неожиданно защипало язык, и Матильда даже вытерла слезы рукавом. Она недоумевала, почему никто не уделяет ей должного внимания, но затем решила, что оно к лучшему: выделяться пока не стоило – как знать, кто ищет их сейчас! Может быть, тот господин из деревни рыщет неподалеку.
Остывшая каша показалась ей пищей богов, и Матильда съела ее в один присест, облизала ложку и чуть было не облизала тарелку, глядя на Лене, которая после еды немедленно начала клевать носом.
- Откуда вы идете? – спросил ее один из солдат, старый и плохо выбритый. На рукаве у него была заплата, из-под которой виднелась прореха. – На дорогах сейчас небезопасно.
- Ищем родителей, - буркнула Матильда, не зная, что ему ответить. – Наш дом сожгли.
- И коза потерялась, - сонно вставила Лене. Один из солдат поднял ее и посадил рядом с Матильдой. Девчонка ткнулась щекой ей в плечо и засопела.