- Где твоя бабка?
- Я… - она взглянула на своих благодетелей, но те подавали ей знаки ужимками, которых она не могла понять, и пожала плечами.
- Так ты что, бродяга? – его голос загремел прямо над ее головой, и Лене сжалась, стараясь стать совсем незаметной, и совсем потеряла дар речи.
Он отпустил крестьян восвояси, а Лене, за порчу полкового имущества и за бродяжничество – хотя она знала, что не ее была в этом вина! – приказал отвести в тюрьму, куда по приказу императора отправляли всех бродяг в окрестностях. Она не посмела даже пикнуть, хотя и слышала от бабки, что хуже тюрьмы места нет
- Опять привели девчонку, - ворчал тюремщик, когда ее ввели под своды старой квадратной башни. Холод здесь пробирал до костей. – Что прикажете мне с ней делать? С работой она не справится, заболеет, умрет до всякого суда. И что, кто будет виноват? Я буду виноват!
Лицо у него было землистое, неподвижное. У него болело что-то внутри, и, пока они спускались вниз, Лене осторожно дотронулась до его рукава, стараясь почувствовать его беду. Он удивленно посмотрел на нее, отдернув руку, но потом почему-то передумал, и она про себя пожелала его боли уйти. Лицо его ничуть не изменилось, словно заговор не подействовал, но, когда он запирал ей в камере с сеном, то сказал, что принесет ей поесть.
Тюремщик не обманул и накормил ее супом на настоящем мясном бульоне с большим ломтем хлеба. Если в тюрьме всегда кормили так сытно и обильно, Лене была согласна задержаться там на долгое время, несмотря на сырость и мокриц, ползавших по стенам. От щедрот ей дали теплое одеяло, и, когда она завернулась в него, ей стало совсем хорошо; в тепле и сытости Лене заснула безмятежным сном – впервые с того времени, как в их деревню приехал тот человек, из-за которого прежняя жизнь пошла прахом.
Ее разбудила крыса, задевшая хвостом ее лицо, и Лене вскрикнула от неожиданности и испуга, когда жесткий и щетинистый бок коснулся ее руки. Дома крыс она редко не видела; те были слишком осторожны, да и брать у них было нечего. Она села, не раскутываясь из одеяла, и обхватила колени; крыса напомнила ей о том, что у Лене больше не было дома, и оставалось надеяться лишь на чудо, что она вновь встретит своих родных.
Она тихонько всхлипнула, вспомнив матушку и отца, свою козочку и даже детей из их деревни, которые дразнили ее. Ей стало так тоскливо, что слезы полились ручьем, и за собственным плачем Лене не сразу заметила, что где-то недалеко застонал и завздыхал кто-то еще.
Стоны стали громче, прерываясь взрывами ужасного кашля. Лене поднялась на ноги, вытерев слезы краем одеяла, и пошла на звук, слепо прислушиваясь к темноте. Стена появилась на ее пути неожиданно; Лене больно ударилась лбом и коленкой о камень, но стоны точно доносились из-за нее и были такими явственными, будто больной находился на расстоянии вытянутой руки.
- Ох, Господи ты мой… Когда же приберешь меня, - бормотал голос между стонами, такой хриплый и бледный, что трудно было понять: мужчина это говорит или женщина. – Сил моих нет. Казнили бы поскорей. Все лучше там… Чем здесь…
- Не говорите так, - застенчиво попросила Лене у стены, и стоны смолкли, сменившись кряхтением.
- Кто это тут? – недоверчиво спросил голос, когда откряхтелся и отплевался.
- Это я… - ответила она, не придумав ничего умней.
- Живой человек! Послушай, сделай мне одолжение, девочка, - теперь он говорил сбивчиво и плаксиво, словно боялся, что Лене – лишь выдумка. – Дай мне подержаться за твою руку.
- Но здесь стена…
- Внизу есть решетка, - перебил ее голос. – Туда выливают нечистоты, чтоб господа не падали в обморок, когда приходят на допросы. Просунь туда свою руку!
- Х-хорошо.
Она послушно исполнила все, что ее просил незнакомый голос, хоть и опасалась, что он может укусить ее или отрезать ей пальцы.
- Ты сделала это? – спросил голос. – Сделала?
Лене робко ответила «да» и почувствовала, как чья-то холодная и костлявая рука касается ее пальцев. Она вздрогнула, и голос заметил это.
- Не бойся меня… - раздался долгий кашель, и она терпеливо ждала, пока чужак перестанет сильно сжимать ее руку с каждым приступом кашля. – Мне уже осталось немного здесь… Я ничего не могу видеть и уже не хочу есть, когда мне приносят пищу. Сколько тебе лет?
- Я не знаю…
- Ты уже была на первом причастии?
- Нет…
- Звери, - и голос звучно выругался с неожиданной силой. – Чего еще от них ждать?
Лене попыталась представить себе тюремщика в виде зверя, и он показался ей похожим на большого медведя, баюкавшего в руках детеныша, как бабка брала на руки заболевших младенцев. Только офицер по-прежнему напоминал не то таракана, не то выдру, и она вздохнула.