Она подняла голову.
На краю дороги, прямо напротив нее, стоял огромный черный волк. Матильда видела его глаза, похожие на желтое золото, огромные зубы и черную жесткую шерсть, свалявшуюся на боку, и крик застрял у нее в горле – ей стало так жутко, что она перепугалась – вдруг у нее разорвется сердце от страха. Волк не двигался, внимательно разглядывая ее, и Матильда молча метнулась назад, запнувшись о подол своего красивого платья, и упала на тропинку, больно ударившись ребрами о деревяшки корсета.
Она поползла, как ящерица, не в силах встать и дышать в пыли и грязи дороги. Матильда явственно видела, как черный зверь кидается на нее сзади, и эти страшные зубы впиваются ей в затылок, но раздался выстрел, и чьи-то руки, пахнувшие помадой, порохом и ладаном, резко подхватили ее, окутанную дымом от выстрела. Онемевшие было слуги заулюлюкали, затопали, закричали, послышался шорох стали, которую достают из ножен, и Матильда, вцепившись в жюстокор своего спасителя, поняла, что запах волка ослабел, а затем рассеялся, будто его и не было.
- А вы достаточно тяжелы, - сказал над ухом Матильды Руди и осторожно поставил ее на землю. Она отпрянула от него, как от гадюки, дрожа от страха и позора: он спас ее! – Хорошо, что этот пистолет меня не подвел, - продолжил он. – Я не слишком доверяю огнестрельному оружию. Иногда в нем застревает заряд, а иногда взрывается раньше, чем нужно. В зверя я, конечно, не смог попасть с такого расстояния, - теперь Матильда поняла, что он разговаривает не с ней, - хоть он и крупен, гораздо крупней обычного волка. Зато напугал его быстрей, чем он добрался до вашей племянницы.
- Вы были великолепны, - серьезно ответила графиня, и Матильда почувствовала укол ревности. Ей показалось, что графиня ничуть не напугана тем, что чуть было не произошло, но в следующее мгновение ее опекунша прижала ее к себе, и Матильда разжала кулаки: - Что это у тебя с рукой? – голос графини дрогнул.
- Э-это земляника, - ответила Матильда, стараясь держаться твердо и чинно, и показала графине остатки ягодной мякоти в своей руке. Ладони у нее дрожали не хуже голоса. – Я в п-порядке, г-госпожа.
- В порядке или нет, но нам стоит вернуться домой, - ответила та спокойно и вытерла Матильде ладонь платком. – Мне говорили, что здесь давно не видели ни волков, ни медведей, и уж тем более они не выходят к толпе людей! Мне очень жаль, что я не увижу родника, но жизнь моей племянницы и душевное здоровье моих прелестных подруг, - графиня задумчиво взглянула на дам, которые прижимали руки к груди, обмахивались веерами, закатывали глаза и всячески показывали, как им плохо, - гораздо дороже любых красот. Заплатите этим людям, - велела она слугам, еле заметно кивнув подбородком на деда. – Но не платите все, только четверть. И той будет слишком много за полчаса работы. Идем в карету, моя дорогая.
Графиня обернулась к Руди, придерживая Матильду за плечо. Краем глаза Матильда увидела, как дед глядел на деньги, пока слуга выпроваживал его; как он упал на колени, будто они подломились, и мальчик, все еще красный до кончиков ушей, топтался за его спиной. Старик молил смилостивиться и не наказывать их так сильно, ведь им пришлось оторваться от работы, а этот день пропадет, а работа у крестьян не терпит, когда ее откладывают. Матильду неожиданно окатило волной стыда и жалости, и она отвернула лицо.
Дома ее заставили выпить целую кружку настоя, прописанного доктором, которому показалось, что у нее жар, и ее спаситель, довольный своей ролью, никак не желал оставить ее и графиню, несмотря на то, что его то и дело просили выйти в столовую, чтобы он еще раз поведал о своей сегодняшней храбрости и доблести. Слова благодарности для этого человека никак не могли сойти с уст Матильды, и она притворилась совсем больной, чтобы не расстраивать своей невежливостью графиню. В молитве перед сном Матильда попросила у Иисуса и Пресвятой Девы снисхождения к себе и ко всем бедным людям, а особенно - к той маленькой девочке, которая была так добра, так беззащитна и столь беспрекословно ее слушалась, где бы сейчас ни скиталась ее бедная душа.
Глава семнадцатая. Магдалена. Маленькая ведьма
Неожиданно для себя Лене быстро привыкла к жизни в тюрьме. Здесь кормили каждый день почти досыта, дали новую одежку и каждый день ее вместе с другими заключенными, которых еще не успели осудить, выводили на улицу просить милостыню. Ей подавали больше и охотней, чем другим, и некоторые женщины уже узнавали ее и подавали ей медную монетку, а то и что-нибудь вкусненькое. Разговаривать со свободными людьми арестантам было запрещено, и нищие заключенные сидели у церкви, скованные одной цепью, мрачные, как сычи, и грязные, как кроты: кто-то стонал, кто-то жаловался на судьбу, а Лене - Лене играла с палочками, щепками и листьями, представляя себе жизнь в родной деревне. Прутик от метлы был бабкой Магдой, погнутый гвоздь от подковы - отцом, половинка гусиного пера – матушкой, а клок волос – ее любимой козочкой. Брата, по размышлению, она сделала из пучка соломы, а прочими жителями деревни были листья, камушки и засохший навоз. Из кусочка носового платка, перетянутого ниткой, Лене соорудила Матиаса, а из обломка копыта – старого барона и его дочь. Из прутьев сломанной корзины, обломков камней, которые падали со стен ветхой церкви, мха и травы Лене сооружала пейзажи родных мест и разыгрывала настоящие приключения, забывая обо всем в мире своих грез.