Однако время от времени ее одергивали, и Лене приходилось отрываться от игры. Щурясь от света и убирая с лица волосы, которые теперь свалялись и напоминали паклю, она вытягивала шею, стараясь разглядеть лица прохожих. Всякий раз она робко надеялась, что из потока людей, проходивших мимо, вдруг вынырнет бабка или отец. Лене представляла, как бабка Магда стукнет стражника своим посохом и громко скажет, что Лене ни в чем не виновата, и они пойдут домой, к матушке, где пахнет теплой пшеничной кашей с жареным луком, шерстью и железом. Но дни проходили за днями, и она падала духом, теряя надежду, что кто-нибудь из родных найдет ее.
В тюрьме ее не обижали, хотя в первый же день после возвращения у Лене отняли всю милостыню и прогнали взашей, как любимицу стражи, и она сидела в уголке, глядя, как жадные руки разламывают ее хлеб и подбирают крошки. Эти люди – приговоренные к казни, богохульники, бродяги, - казались ей стаей голодных ворон, и она не разбирала их лиц, склонившихся над куском ткани, освещенных тусклым светом из-за решетки. Ее хрипло окликнули, приказав подойти. Доверчивая, как ручной зверек, Магдалена послушалась, обрадовавшись, когда ей посулили еду; она подставила ладони, но вместо еды получила лишь шматок грязи, смешанной с навозом. Лене не успела даже толком осознать, что случилось, а ее обидчика уже скрутили, и ей помогли почистить перепачканные пальцы – щепочкой, соломой, пригоршней воды, и обращались так ласково, что Лене расплакалась от тоски, вспомнив матушкины подзатыльники.
Закостенелые сердца и искалеченные души – если не полюбили ее, то взяли под свою опеку. Горбунья-нищенка вычесывала Лене вшей, убийцы и воровки от щедрот помогли девочке залатать прорехи на одежде, и даже самые злобные и сварливые заключенные придерживали язык, когда она появлялась рядом. По вечерам, если вечер проходил мирно, Лене закутывали в теплую одежду, и она в полусне слушала рассказы разбойников и бродяг, невольно запоминая их ругательства и проклятья в адрес законников и солдат.
- Ну и времена пошли, - ворчала жена тюремщика, которая из сострадания тайком подкармливала маленькую пленницу. – Дожили, детей сажают в тюрьму! Ни совести у людей, ни страха господня! Своих бы детей этот офицеришка пожалел, а чужую девчонку что? Ты ешь давай, а то назад я нести ничего не хочу, и так спина болит, - впрочем, при этих словах она обычно выпрямлялась и удивлялась, что боль ушла.
Людям и правда становилось легче рядом с Лене. В родной деревне ее считали юродивой, совсем непохожей на других детей, и матушка вздыхала, удивляясь, в кого из родни уродилась Магдалена. Бабка Магда всегда осаживала ее, когда она слишком забывалась, и напоминала, что все произошли от Адама и Евы, значит, и род у всех одинаково знатен. Или позорен – это как посмотреть. «Ведьма, как есть ведьма», - шептала тогда матушка, но Лене не знала, о ком она говорит.
Она сделала из гнилушки стол и разложила вокруг него прутик, погнутый гвоздь, гусиное перо и клок волос. «За ваше здоровье!» - сказал обрывок платка Матиас и поднял кружку широким жестом. «Клинк!» - прошептала Магдалена, представив своих родных в богатой одежде за праздничным столом; настоящее вино пенилось в драгоценной бронзовой посуде, и они все чокнулись кубками. «Клинк!» - повторила она. Надо не забыть, чтоб и козочке дали попить. Пьет же она молоко, значит, и вина может выпить.
- Смотрите, эта девчонка издевается над святым причастием! – закричал какой-то мальчишка и бросил в нее недоеденной репкой. Лене испуганно вскинула голову, не догадавшись, что говорят о ней. Репка попала прямиком в стол-гнилушку и отскочила, попав стражнику в ногу.
- Разве это не епископ? – спросил кто-то, указывая на обрывок платка. – Разве это не месса?
- Нет, нет, - пробормотала Лене себе под нос и сгребла все свои драгоценности в подол. «Я ничего такого не делала», - добавила она, но никто ее не слушал. Священник в устах возмущенных зевак уже превратился в папу, а причастие – в коронацию, и стражник, услышавший имя императора, открыл глаза и вытянул шею, став похожим на коршуна. Он зорко оглядел своих нахохлившихся подопечных, и Лене втянули за спины заключенных, подальше от него.