Она отперла окно и распахнула ставни, щурясь и вглядываясь в мокрую темноту. Ветер стянул с головы ночной чепец, волосы, выбившиеся из косы, намокли и прилипли ко лбу, но Матильда упрямо высунулась наружу, стараясь не дрожать от холода, который немедленно проник за шиворот вместе с каплей воды, упавшей с рамы. Свет лампы у домика привратника одиноко и беспомощно освещал мокрую каменную стену, превращая деревья и кусты в искореженные темные фигуры. Ветер тревожно шелестел в листве, и Матильда увидела, как внизу тускло и мокро блеснули два огонька, в которых отразился свет.
Она наклонилась ниже, по пояс высунувшись из окна, чтобы получше их рассмотреть, но они неожиданно блеснули еще раз, оказавшись уже в другом месте, и большая, мохнатая фигура зашевелилась под окном, неуклюже топчась в кустарнике и обдирая боком листья. Матильда оцепенела, сжимая пальцами подоконник, когда их взгляды скрестились, и два глаза, два тусклых камня, моргнули и увеличились, и существо с нечеловеческой ловкостью прыгнуло прямо на нее.
Матильда захлопнула окно прямо перед мордой существа, прищемив волосатую лапу, но нижний квадратик стекла с брызгами лопнул, порезав ей руки, и узкая длинная морда просунулась в комнату. В лицо ей пахнуло смрадом сырого мяса и мокрой шерсти, и она отшатнулась назад, не зная, как защититься – у нее не было ни огня, ни оружия. Зверь поднатужился, и рама треснула с такой легкостью, словно была сделана не из дерева, а из бумаги.
- Пошел вон! – заорала Матильда, потеряв всякое соображение, словно ее слова могли подействовать на черта или зверя. Она метнулась к кровати и кинула в незваного гостя ночной вазой, но молчаливый зверь спокойно спрыгнул на пол и подставил плечо под удар. Горшок глухо ударился о его шерсть и отлетел на пол.
Деревянная табуреточка для ног, одеяло, подушка, которая, как назло, была набита пухом, а не зерном – все пошло в ход, но чудовищу, проникшему в ее комнату, было все равно, однако оно не нападало, медленно приближаясь к Матильде, и не выказывая ни злости, ни боли от града предметов, летевших в него. От ярости, ужаса, боли и запаха собственной крови у Матильды закололо в пальцах, и она вспомнила историю деда о каком-то из своих предков, который был так силен, что схватился с медведем и задушил его. Ее вдруг окатила волна такой ярости, столь красная пелена затмила ей глаза, что она изо всех сил толкнула тяжелую кровать на дубовых ножках, желая придавить зверя к стене. Когда он играючи отпрыгнул в сторону, она бросилась вперед, изо всех сил желая уничтожить врага, и ей вдруг показалось, что ее тело меняется, в костях и мышцах появился зуд, от которого хотелось немедленно избавиться. Она ясно увидела очертания волка в комнате и увидела, как он смотрел на нее, но ей уже было не дано понять иных чувств, кроме истощающей ярости. Затем ее сознание исказилось, и она лишь почувствовала, что рот ее полон крови, а потом наступила темнота.
Ее голова покоилась на чьих-то коленях и мягкая, душистая ладонь гладила ее по голове, ласково, почти невесомо касаясь ее волос. Матильду била дрожь, и она отдавалась тупой болью во всем теле, не желая утихать; в голове стоял жар и туман, и желудок выворачивало наизнанку.
- Таз, - слабым голосом попросила она, скашивая слезящиеся глаза на того, кто ласкал ее. Графиня безропотно выполнила ее просьбу, подав ей ночной горшок. Матильда перевернулась на колени, наклонившись над серебряным горшком с чьим-то вензелем. Она испугалась, что ее не вырвет, вглядываясь в темную тень, что была ее отражением; но желудок послушно опорожнился, и остатки рвоты она почувствовала даже в носу.
После этого ей стало легче, хотя боль никуда не делась, и от каждого движения ее мышцы горели. Она подняла умоляющий взгляд на графиню, и та помогла ей сесть, а затем вытерла платком остатки рвоты и кровь с рук. Матильду опять затрясло. На столе горела свеча, но ставни были закрыты, и она никак не могла понять, куда делся зверь и который сейчас день и час. За окном все еще лил дождь, и по его звукам Матильда решила, что ночь еще, наверное, не закончилась.
- Выпей, - графиня подала ей бокал с мутной красной жидкостью, которая пахла травой и хвоей. Матильда попробовала мотнуть головой, отказываясь от питья; одна мысль о том, чтобы отпить хоть глоток, заставляла ее желудок болезненно сжиматься, но бокал ткнулся ей в зубы, и она невольно открыла рот и, неожиданно для себя, выпила все до дна.