Пока горожане волновались, составляя петицию императору об уменьшении пошлин для купцов в их княжестве и требуя смерти ведьме, которая наслала на их земли тридцать три несчастья; пока императорские вербовщики заманивали крестьян в армию, обещая золотые горы (однако стоило угостить любого из них кружечкой пива, как они начинали поносить армию на все лады, жалуясь на скупость владельцев полков, вшей, ломоту в костях и на постоянные поражения, которые терпели императорские фельдмаршалы от турок); пока те, кто лишился крова из-за свирепой стихии, тянулись в город за пищей и сочувствием (некоторым пришлось так туго, что не все смогли добраться до города, и приходилось посылать телегу, чтобы забрать трупы тех, кто умер по дороге от голода и болезней) – все это время Руди ломал себе голову, как закончить позорную историю с ведьмой, в которую он влез из-за своего стремления доказать, что любой суд можно совершить быстро, и крестьянские волнения чаще всего вызваны не ведьмами, а цепью печальных и страшных случайностей. «Я уже слишком стар, - говорил он себе, пытаясь оправдать свои неудачи и свою жалость к строптивой старухе. – Нельзя все решать огнем и пытками. Скорее бы закончить это дело и назад! В Вену, Рим, Париж – все равно куда, лишь бы подальше отсюда!». Противореча своему желанию не усугублять сделанное, он послал Магде доктора, чтобы облегчить ее страдания после пыток и нанял десять соглядатаев, чтобы докладывали ему о всем, что творится в округе, а, между делом, искали бы маленькую беленькую девочку – которая одновременно была и ведьмой (бывший тюремщик сознался в этом: он говорил, что она умела исцелять дьявольской силой от многих хворей), и внучкой Магды.
Анна, точно в пику ему, отдалилась от него, посвящая все время племяннице, которая почему-то изрядно притихла в своей неприязни. Ходили неясные слухи, что ее чуть было не похитил волк, но все слуги в ее доме уклончиво отвечали, что ничего такого не видели, не знают и в тот день занимались своими делами. Руди видел, что в доме, за который в месяц она отдавала такую же сумму, какую платил его отец за полгода скромной жизни, меняли рамы в окнах, но Анна объяснила ему, что старые рамы рассохлись, в них задувал ветер, и в холодные ночи тепло уходило из дома. Ему хотелось ей верить, но, несмотря на то, что он был ей очарован, Руди знал, что Анна фон Дитценроде себе на уме и преследует некие собственные цели, о которых она не рассказывала никому. По старой привычке он знал и то, что человека, который не говорит всей правды, должно держать на примете и не доверять ему лишний раз, но как все же трудно, когда ум и сердце не желают прийти к согласию.
В окрестностях теперь часто встречали большого волка, по-видимому, того же, которого Руди пугнул во время прогулки; описывали его по-разному: одним он казался серым, другие уверяли, что его шерсть черна как уголь. Однако зверь больше не подходил близко, если видел людей, и пошли слухи, что это не просто ведьмак, а дух, которого Господь наслал на христиан за их злобу и прегрешения. Сколько бы ни повторял священник во время мессы, окуривая крест и алтарь: «прими нас кающимися и скромными, Господь Бог, и пусть наши дары придутся Тебе по нраву», волк оставался рядом и нападал на скот, порой калеча овец ради забавы. Плохо, плохо было жить в те дни людям, и все беседы сводились к тому, что на них пало проклятье Господне, и что скоро наступит конец света, а за ним - Судный День. Руди знал, что один из самых тяжелых грехов – страх, потому что страх появляется в отсутствии веры, но он был бессилен вернуть веру всем заблудшим, сколько бы ни проповедовал слово Божие словом и делом.
В один из дождливых дней, примерно через неделю после того, как палач подверг ведьму последнему испытанию, он встал с головной болью: то ли от спертого воздуха, то ли от того, что переутомил глаза, читая на ночь городские книги за последние пятьдесят лет, напечатанные убористым угловатым шрифтом – издалека казалось, будто какой-то шалун опрокинул чернильницу на бумагу, так тесно друг к другу стояли вытянутые толстые буквы. Обуреваемый тяжелыми мыслями о том, как жесток может быть Господь («в пустыне падут тела ваши, и все вы, роптавшие на меня, не увидите земли обетованной»), перед завтраком Руди прочел молитву, прежде чем взяться за ложку. День был постный, и слуга принес только плошку холодной каши и ломоть хлеба, но эта скромная трапеза не вызывала у Руди радости, которая порой возникала, когда он воздерживался от земных искушений. А от искушений обойтись было трудно, поскольку теперь, приняв сан почетного судьи, он жил в доме богатого купца, в самом сердце города, и его окно выходило на узкую и тихую улицу, на которой можно было найти глубокую тень в самый жаркий день, но в дождь – холод здесь был невыносим, и плотный зеленый мох пророс между камнями.