Александр Борисович Мезит, долголетний председатель колхоза «Мир», характером посуровей: хлопотливой дотошности, помогающей Хавкину из любой отрасли извлекать прибыль, он чужд, артель держится привычным льном, а изрядная масса дохода объясняется солидными размерами хозяйства; полтысячи гектаров подо льном, тысяча коров, пятьсот шестьдесят трудоспособных. Земля «Мира» — вдоль бетонной трассы на Ленинград, дифрента «по положению» работает в полную силу, потому-то и решили именно здесь строить усадьбу, что демонстрируется теперь как достопримечательность области. «Решили» — значит выделили стройматериалы и дали подрядчика: лимитируют ведь не деньги, а возможности их превращения в кирпич и кровлю.
Школа-десятилетка. Дом культуры, детский сад, баня, современного вида магазин, пожарное депо, порядок многоквартирных домов с водопроводом и газом — все это вкупе обошлось «Миру» в семьсот тысяч рублей. Городу были противопоставлены его же козыри: увеличение свободного времени — главной ценности в сегодняшней деревне — за счет бытовых удобств, жизнь на людях, без пугающего молодежь хуторского одиночества. Платил «Мир» точно на среднерайонном уровне — 3 рубля 15 копеек на человеко-день.
Газеты рассказали об «агрогороде под Торжком», в колхоз полетели письма: слесарь из Воркуты, молодожены из Тулы, некто из Кустаная с целым веером профессий… Расчет оказался простым: за две тысячи рублей (квартира и прилагаемое к ней) колхоз «приобретал» пару квалифицированных рабочих рук. Переманивать народ из дальних торжокских деревень Мезиту не рекомендовали. «Мир» стал коллекционировать диалекты русского языка.
Вскоре после получения наградного знамени Яков Иосифович Хавкин приехал к Волконскому за советом: не переделать ли близкий к завершению детский комбинат в больницу? Пока строили, настолько поубавилось народу, способного детей родить, что заполнить хоромы на полтораста ребят нет надежды. Средний возраст колхозника достиг 53 лет. Личные фонды потребления не стали панацеей; высокий заработок, против ожидания, оказался способным усилить отток: четыре дочки у доярки — и всех отослала учиться. «Теперь прокормлю, нечего и вам коровьи хвосты крутить». Обычная картина: в субботу избы наполняются, а зарей в понедельник, волоча сумки с картошкой и салом, молодое-крепкое спешит к остановке автобуса. Со странным для него унынием Хавкин спрашивал: «Вы мне скажите, кто здесь будет хозяйничать?»
По наблюдениям Александра Борисовича, воздействие «агрогорода» на старые деревни крайне слабо: в клуб за семь верст не пойдешь, ребенка в детский сад не поведешь. Новые квартиры заселяются пришельцами, из Владычни же, Спаса, других бригад по-прежнему идут за справками. Худо со «всходами»: за год схоронили 25 стариков, народилось крикунов на свет — одиннадцать.
В 1966 году число трудоспособных в колхозах района сократилось уже на пятьсот человек. Методика прорыва на одном участке здесь не приводила к успеху — необходим был комплекс мер, равнозначных, как зубья в шестеренке.
Часто бывая в области, Волконский знал, что Торжок — не исключение, что в Бежицком, Кимрском, Нелидовском районах темпы оттока выше — до шести процентов в год, что только четвертый солдат возвращается после службы в родной колхоз, что один город Калинин, несмотря на паспортные препоны, принимает на работу в год по семь тысяч колхозников. Из-за высокого среднего возраста жителей смертность в сельской местности Калининской области последнее время стала выше рождаемости.
Но — «своя рубашка ближе к телу» — он думал о районе. До пенсионного рубежа ему только три года, и, хотя неработающим Волконского представить абсолютно невозможно, мысль о сменщике все чаще навещала его. Хозяйство надо отдать в здоровом состоянии. Как при такой зависимости от молодья, при нынешнем уровне цен резко поднять достаток колхоза? Чем достичь одновременного роста и зарплаты и общественных фондов? Зерном — оно не требует ручного труда! Привозным плодородием — туками! Техникой, позволяющей превратить селитру и фосфор в хлеб! Полнокровные артели должны удержать народ.
И Алексей Викторович Волконский сделал для своего района больше, чем любой из соседей-коллег. Залучив в Торжок министра сельского хозяйства, он нарисовал ему перспективы захватывающие, клятвенно уверял, что именно здесь в считанные годы поднимутся к 25 центнерам среднего сбора, если помочь удобрениями. Первый приступ успеха не дал, старый районщик зашел с другой стороны: стал просить туки для льна — здесь ведь зона института… Надо думать, не красноречие, а старая работа, известная благополучность хозяйств склонили чашу весов в пользу Торжка. С 1967 года район причислен к местностям комплексной химизации. Именно комплексной: не только вдоволь удобрения, но и закрепленное в приказе министра обещание дать две сотни тракторов, 250 автомашин, экскаваторы — все, чтоб довести те туки до ума.
Таким окрыленным, деятельным, молодым, как в весну шестьдесят седьмого, район «Батю» не помнил.
— Сколько лет ждали этого — сорок? Новая эпоха — эпоха северного хлеба. Это ж праздник на нашей улице, шут вас побери совсем!..
Торжок возрождал — на иной, современной основе — исконную культуру ржаного хлеба.
2
Присловие «ржаной хлебушко — калачу дедушка» в смысле историческом не отвечает истине: и в северном земледелии рожь младше пшеницы, идущей на калачи. В раскопках у нынешних Минска и Смоленска слои VI–VIII веков дают вдосталь семян зерновых, но ржи среди них нет. Впервые точное упоминание о ней находим у Нестора в житии Феодосия — это уже наше тысячелетие.
Исследованиями Николая Ивановича Вавилова твердо установлено происхождение культурной ржи из сорно-полевой: пшеница пронесла ее с собой на север и, вымерзая, оставила. Зимостойкая падчерица почти совсем вытеснила с полей менее выносливую мачеху и стала на долгие века главным хлебом северной России.
Удивительно созвучие русскому «рожь» в языках разных групп — финно-угорской, тюркской, германской. Татары называют ее «орош», венгры — «ros», карелы «руйжь», датчане — «rug», шведы — «rag»… У нас главный злак, кроме производного от «родить», имел и другие названия, передающие его значение для жизни: «жито», «благо», «обилие». «Прииде Семен Михайлович в Торжок… а обилие попровади все в Новгород в лодиях, а в Новгороде хлеб бяше дорог», — записывает хронограф под 1238 годом.
Устойчивость к морозам и засухе, скромные требования к почвам — одна сторона. В вековом конкурсе решало и то, что рожь — еда физически работающего человека. Калорийность ржаного хлеба выше, чем пшеничного. Больше отрубей — мука полноценней в отношении питательности. Сто граммов белка, нужных в сутки при тяжелом труде, содержатся в таком количестве ржаного хлеба, какое обеспечивает 7600 калорий, то есть с лихвой возмещает расход энергии. Русская рожь богаче белками, чем западноевропейская: у нас их содержание доходит до 17–18 процентов.
Хрупкий ржаной стебель исполнил титаническую и по нынешней поре работу — превратил «блата и дебри, места непроходна» у верховьев Волги, Днепра и Дона в пашню, сделал территорию молодого государства по преимуществу пашней. Уже в XVI веке под Москвой распахано практически все — лес уцелел лишь на 7,5 процента площади. Колос теснит и луга: в 1584–1586 годах в Московском уезде пашется 163 тысячи десятин, а под сенокосом только четыре тысячи. В ту пору еще сильно залесены Ярославский и Пошехонский уезды («древесы разными цветяще и борием верси горами покровени»), но под Бежецком, Торжком, Переяславлем засевается больше половины угодий. Ржаное хлебопашество — основная и, по сути, единственная тогда отрасль производства (животноводство служебно). Им-то и скапливается тот экономический потенциал, что вдруг раздвинет границы сравнительно скромной державы до отмелей Балтики, до пустынных обрывов Чукотки.