Выбрать главу

В последний раз я переправлялся через Волгу уже поздней осенью. Приехал, и первый же знакомый: «Слыхали о пожаре? Ну как же, в Борисоглебе сарай с трестой сгорел. С тридцати, кажется, гектаров. Лучший лен был…»

Голубкова я не застал — тот уехал в милицию. Рядом с кузницей чернело пепелище… Надо же, в один только год телятник сгорел, здоровенный скирд зерна, теперь вот лен.

Киселевские рассказывали, что примчались они на пожар первыми, да уж было не подступиться, в одночасье все стало пеплом.

— И ведь говорили ему, — сокрушалась Вера. — Разве ж можно возле кузни-то, подумайте? Не могло не сгореть. Одно дело — искры, другое — мужики всегда — строить туда идут, курят, всем деревенским известно. Нет, чтоб у него на глазах было! Вот и гляди теперь. Золотая зола! Ну, приедет милиция, а что толку?

В избушке рядом с рубильником по-прежнему стояла жердь. Вера сказала, что просила брата, завгара колосовского (ну да, Арефьева Николая, это брат родной), приехать починить чертов насос.

— А он говорит: «Пошто маешься? Шла бы к нам…» Да как бросить — сердце-то ломит. Соединили бы вы нас с «Колосом», а?

Февраль 1968 г.

КОЛОС ЮГА

1

У Галины Пустовой, хозяйки исправной и хлебосольной, с некоторых пор перестали подниматься пирожки, а вареники начали расплываться. Поскольку аналогичные явления отмечались и у соседок, Галина — работает она лаборанткой опытной станции под Синельниковым — решила для выяснения причин использовать свое служебное положение: принесла в лабораторию стакан магазинной, высшего сорта, муки и принялась отмывать клейковину.

Клейковина — белковое вещество, в здоровом зерне упругое, приятное на ощупь, схожее с живой тканью. Всякий мальчишка, жующий на току пшеничные зерна, чтоб получить тягучую «мастику», занимается отмывкой клейковины. Пшеницу (во всяком случае — в причерноморских степях) растят ради содержащегося в ней белка, равно как свеклу — ради сахара, подсолнечник — ради масла, отнюдь не для жмыха или лузги. Выдать это за новость или требующую доказательства теорему никому не удастся.

Еще в 1802 году универсальный Василий Левишин наставлял хозяев, что на Юге «зерно получает больше склизкого или клеевитого существа, которое собственную питательную часть составляет». А в начале века текущего профессор П. Меликов, отстаивая исключительную экспортную значимость пшениц Новороссии, протестовал против замены «гирки» с ее 21 процентом белка урожайною «улькой», в какой протеина содержалось только 14,75 процента (что выше сегодняшних мировых стандартов). Знаменитый француз Гей-Люссак среди прочих естественных законов закономерностей описал и следующую: хлеб Причерноморья «несравненно лучше хлеба, выращенного в других странах Европы, и обязан этим превосходством отменному количеству заключенного в нем белкового вещества». Так, французский хлеб содержит в себе 30 % этого вещества, а одесский в крайнем случае 40 %. Иначе сказать, известный ученый никак бы не счел сегодняшний наш стандарт на пшеницы-улучшители завышенными, скорей удивился бы снисходительности.

Кстати, с прошлого года начали действовать новые условия приемки и оплаты пшениц. Предложения агрономов и журналистов «разменять» государственную премию за качество зерна и построить шкалу приплат лесенкой поддержаны правительственными органами. Теперь хозяйству за пшеницу с 32 процентами клейковины первой группы (принадлежащих стекловидности и натуре) выплачивается половинная надбавка в цене. Клейковина в рамках 28–31 сотых долей приносит тридцать, а в пределах 25–28 — десять процентов премии. Прежняя надбавка только за то, что сорт некогда зачислен в сильные, отменена: хлеб сам должен набрать проходной балл. Получается очень логично: есть валовой путь роста колхозных прибылей (полуторная цена за сверхплановый центнер), а вот и путь качества, делающий возможной ту же прибавку еще в рамках плана. Выбирай, председатель, а то и совмещай оба.

Правда, в практическом применении лесенка оказалась не простой. Извечная распря между колхозами и заготовителями вспыхнула с новой силой. Определяет качество зерна, а значит, и назначает цену лаборантка хлебоприемного пункта. Академик Ф. Г. Кириченко с негодованием потомственного крестьянина восклицает: «Девчушка решает судьбу колхозной пшеницы!» Девчушка эта, что ни говори, лицо зависимое, и принял ее на работу, и ведомость на зарплату подпишет директор элеватора. Но будь она даже до конца принципиальной, не желай своему предприятию неправедных прибылей, — все равно от волевых решений ей себя не уберечь.

По моей просьбе я был приставлен к Гале Пустовой учеником лаборанта. Дело нехитрое: отвесить дозу зерна, размолоть его в подобии кофейной мельнички, замесить в фаянсовой чашке и после того, как тесто «отдохнет», полоскать галушечку в ведре с водой (над ситом, обязательно над ситом!), пока сменяемая влага не перестанет мутиться. Обретенную клейковину — взвесить, это решит вопрос количества, потом растянуть по линейке, что выявит качество, то есть группу клейковины. Конечно, если на зернах много белых пятнышек, следов деятельности клопа-черепашки, тесто растворится в воде, и лаборант фиксирует непоправимое: «клейковина не отмывается». Это уже пшеница только по названию, ее надо отсылать на фермы. Качество, так сказать, перешло в количество.

Я старался, но на отмывку каждого образца уходил час. У опытной и сноровистой Гали это отнимало минут сорок. Сколько же машин с зерном проверит лаборант за уборочный день, какие очереди создаст у ворот элеватора! Положим, это не моя печаль, но клейковина… Один и тот же хлеб давал у меня то 27, то 29 процентов. Наставница успокоила: отклонение может составить два процента, я ошибаюсь в пределах нормы. Да, но в первом случае я назначаю десять процентов приплаты, во втором — тридцать. Тут тысячи рублей, а я волен или выплатить, или зажать их — в обоих случаях законно. Группы клейковины тоже зависели от моих нравственных достоинств: можно тянуть «мастику» быстро — и она оборвется, можно медленно — и она достигнет выгодных колхозу отметок.

Только тут я оценил, насколько же толковый прибор, датский по изготовлению, показывала мне в лаборатории «Экспортхлеб» на Смоленской площади Лидия Афанасьевна Новикова. «Прометер» определяет не клейковину даже, а чистый белок, точность — до сотых процента, на образец уходит 6–8 минут. Мука меняет своим белком цвет раствора оранжевой краски, калориметр улавливает это изменение, только и всего, если не учитывать добротность исполнения. Прибор широко используется на элеваторах США. Впрочем, рассказывали в «Экспортхлебе», другая пшеничная супердержава, Канада, употребляет прибор понадежнее: ладонь и глаза управляющего элеватором. Стекловидность, натуру, цвет приемщики Саскачевана и Альберты оценивают с быстротой, с какой опытный бонитер определяет стати животного. Визуально принимаются миллионы тонн канадских манитоб, вся штука в том, что к руководству хлебозакупом допускаются люди с многолетним стажем, способные внушить поставщикам доверие и сами (из деловых, понятно, соображений) доверяющие им.

Не берусь судить, какой способ перспективнее. Но что у нас экспрессного и объективного способа пока нет — факт несомненный. Поскольку наш оценщик по положению своему не бескорыстен, поскольку еще жива привилегированность заготовителя, идущая со времен продразверстки, поскольку обсчитать колхоз в пользу государства считается делом если не похвальным, то всегда простительным, — строить отношения на одном доверии пока невозможно. Нужен прибор, надежный и точный, глухой к людским желаниям, — в него упирается стимуляция сильного хлеба.

Но вернемся к Галиным пирожкам.

Женщины отнеслись к изысканиям моей наставницы с живым интересом и дождались, пока качество крупчатки было выведено на чистую воду: клейковина оказалась плохой, жидкой, рвалась под собственным весом. Галя установила третью группу, так что никакого сглазу нет, не виноваты ни печки, ни руки, настоящая паляница не получится.

Опыт произвел впечатление. Агрономов, заглядывавших на станцию, разозленных «жинками», брали под огонь критики. Молодые-деловые, храня престиж, в объяснения не вступали, но те, что постарше и словоохотливей, популярно толковали, что клейковина низкая от нехватки азота, рисовали апокалипсические картины: как шевелятся от клопа-черепашки пшеничные валки, как здоровенные кучи вредителя скапливаются под окнами зерноскладов. Говорили, впрочем, так, будто речь шла о чем-то от них не зависящем, хоть и досадном, — вроде гонконгского гриппа.