Когда сила Птахи соединяется с моей, желание разрушать пропадает полностью. Хотя Птаха – та еще крушительница всего подряд… но теперь она уже не хочет этого. Она сделала что-то, о чем я никогда не узнаю, отчего теперь ей больно и стыдно. Она хочет всё исправить. Всё починить, как варочью машину, в которой нужно просто заменить шестерню или поправить цепь, чтобы всё заработало. Птаха хочет растить и лечить.
Я смотрю сверху на маленькую смешную Энтаю, совсем не страшную, несмотря на все эти испытарии, темные пятна под огромными деревьями, запахи обнаженного мяса и потусторонние тени маленьких листиков на потолках камер.
Энтайцы, как и Птаха, могут не только крушить, но и созидать, хранить, наставлять. У них есть для этого всё необходимое, вопрос лишь в том, куда направить это «всё».
Я вижу душу энтайского леса. Я вижу его память. Он скучает по былым временам и былой мощи, по чешуйчатым двуногим с хвостами, которые не сумели вылечить лес. По большим озерам с прозрачной водой, которых теперь не осталось. Он не хочет быть страшным, этот лес.
Я протягиваю руку и чувствую, как струится с моих пальцев сила, которой я не понимаю.
Я владею ею или она – мной?
Птаха тоже протягивает руку, и вместе мы касаемся души леса и каждого его порождения.
Энтайцам не нужно причинять зло, чтобы получить знания, к которым они так стремятся. Им достаточно стать лишь немного более чуткими, чтобы понимать. Чтобы оберегать. Сохранять. Защищать. Всех, кто придет к ним.
К ним теперь многие придут.
Чародей визжит, как ужаленная сирена. Он брызжет слюнями и желает знать, кто дал мне право распоряжаться его творинами.
Никто. Я сам его взял. Попробуй отбери, старая портянка!
Чародей говорил, я должен был пройти свой путь, чтобы стать тем, кто может найти его. Ага, конечно. Слишком много он себе мнит, вот что. Он вообще не важен, Чародей.
Я должен был пройти свой путь, чтобы стать тем, кто может всё изменить.
Сжимаю руку Птахи. Смотрю сверху на все земли края – Полесье, Порожки, Болотье, Загорье, Подкамень, они маленькие и кукольные, они уже почти укрыты красным лунным туманом, почти готовы сорваться туда, откуда не будет возврата, их берега шипят от боли и крови, дырявые лодки опускаются на дно моря, гигантские скотокрабы объедают тела до костей еще прежде, чем те коснутся дна. Среди объеденных костей я вижу скелеты Гнома и Тучи, я знаю, что должен сердиться на Гнома и жалеть Тучу, но я не чувствую ничего, потому что всё именно так, как должно было случиться, они тоже должны были пройти свой путь, чтобы… ничего не совершить. Большинство людей пускается в дорогу именно за этим.
Я торопливо направляю убывающие силы вместе с наказами: в море Подкамня, в зубастые цепи Загорья, в леса и холмы Полесья, в скалы, в дома и в болота. Творины могут быть хранителями – такими, какими теперь сделались энтайцы. Такими, какими были наши духи, только лучше, настоящее.
Чародей кричит, что я идиот. Что теперь люди и варки, не имея возможности объединиться против творин, ополчатся друг на друга, и кровавые луны пожрут их всех.
Я теряюсь на миг. Теперь Птаха сжимает мою руку. Ей страшно.
Нет же. Никакие луны никого не пожрут. Морошка предсказала обычнейшее затмение! Лишь случайность, что в этот же день не стало Хмурого мира, и в творин хлынули остатки его силы, но я сделал творин другими, теперь они не смогут вредить людям так, как желали делать это прежде! Теперь они хотят растить и беречь сущности, которые в них воплотились!
Люди будут воевать? Они всегда воевали. Это – часть их природы, и я не могу её изменить, потому что люди и варки – не творины. Они были созданы не Чародеем, чья сила роднится с моей, а кем-то совсем другим, чьей природы я не понимаю.
У меня кружится голова, подгибаются ноги. Я чувствую, что силы заканчиваются совсем, я понимаю: вот теперь Чародей действительно разорётся, он будет вопить, будто я всё сделал неправильно – но ведь никто другой не придумал ничего лучшего для этих земель!
Я не смогу спорить и пререкаться, потому что Чародей меня переспорит, да и пустое всё это! Я так хочу, чтобы он понял, как я был прав, чтобы он увидел, как изменятся эти земли теперь – с новыми энтайцами, с новыми творинами, и чтобы Птаха тоже это увидела, чтобы мы все узнали, как это будет!
В глазах вспыхивает ярко-ярко, меня сбивает с ног, я чувствую, как нечто холодное проносится подо мной и надо мной, оно огромное, как море, и шершавое, как дракошкин язык. Я сдвинул что-то, чего двигать не положено. Когда я понимаю, что именно несётся мимо, у меня окончательно леденеют пальцы, а в ушах начинает звенеть, всё тоньше и громче.