Он вошел в комнату и уже начал примеряться к лавке, на которой недавно лежал Юра, но почему-то оглянулся на радиста. Тот смотрел на него, и в ясных, чистых глазах паренька перемешались удивление, страх и растерянность. Глаза его стали такими, когда вернулись Пушкарев и Юра. Глаза эти спрашивали о чем-то большом и очень важном.
— Что, Волчков?
— Да ничего… Так…
Кузьминых сел, широко расставив колени и положив ладони на них. В висках сильно токало. Радист продолжал смотреть на него все тем же вопросительным и просящим взглядом.
— Ничего, — устало сказал профессор, — разберемся… Разберемся, Волчков! — повторил он уже другим гоном.
И, хотя Ваня не совсем понял профессора, что-то в интонации его голоса, в косом, из-под косматых бровей взгляде, хитроватом и по-стариковски мудром, должно быть, утешило паренька и подбодрило.
— Алексей Архипович, подушку надо? — встрепенулся он. — У меня есть, я дам.
— Подушку?.. Эх, была не была… займусь-ка я вангурским песочком. — Опираясь ладонями в колени, Кузьминых встал и шагнул к столу. — Давай садись сюда, помощником будешь.
Глава пятнадцатая
1
Оконце в избе Михаила Курикова пропускало мало света, и в углах таился густой сумрак. Было душно, и пахло кислым. Сидя на лежанке, застланной оленьей шкурой, хозяин юрты и Николай Плетнев ели вареную оленину. Они брали мясо прямо руками. На заросшем лице Николая тускло лоснился жир. Волосы на голове свалялись в жесткий и грязный войлок.
Николай взял флягу и опрокинул в кружку:
— Ну, Куриков, по последней… Спасибо тебе, хорошо меня принял. Пей.
Оба захмелели. Хотя половину фляги они распили еще при встрече, оставшегося спирта хватило, чтобы вновь затуманить, закружить хмелем головы.
— Возьми фляжку. — Николай подвинул ее старику. — На память. Дарю. Хорошая фляжка.
— Хорошая, — одобрил старик. — Возьму, спасибо.
— И помни наш уговор: я сюда пришел не сразу за тобой, а позднее. Через много дней пришел. Заблудился, случайно наткнулся на юрту.
Куриков согласно покивал:
— Хорошо, хорошо… Только как говорить будешь? Моя юрта — на восход, ученая база — на закат. Почему ходил на восход, не ходил на закат?
— Компас потерял. Без компаса нашему брату заблудиться недолго. Понял?
— Понял, понял. Я все понял. Не мое сердце будет мало-мало больно — твое сердце. Не я убежал. Я начальнику говорил — ты не говорил.
Николай разозлился:
— Разболтался, старый!.. Я, брат, тоже говорил. И не раз. Что я, не видел, что ли, чем это может кончиться? Мне пока жизнь дорога… Да… А диссертацию я и без того сделаю. Так?
— Так, так.
— «Так, так»! Что ты, темная душа, понимаешь?.. Ну ладно, не обижайся, не сердись. Лыжи дашь?
— Лыжи можно. И олени можно. Проводить можно.
— Нет, нет, я один. На лыжах. Хотя… ведь компаса-то у меня нет… Немножко надо проводить.
— Можно… Бабы нет, сына нет… Хорошая фляжка… Пойдем — песни тебе буду петь… хорошие песни. Можно…
Бормоча, старик прислонил свою маленькую темную голову с растрепанными косицами к столу и заснул.
«Как бы во хмелю когда-нибудь не проболтался, — с тревогой подумал Николай. — Хотя кому он проболтается? Своему брату манси? И когда? Когда отряд будет уже далеко отсюда».
А вое же на душе было очень неспокойно. Николай болтнул флягу над ухом, вылил остатки спирта в кружку и выпил.
Не забыть бы выбросить компас. И патроны. Отдать старику, и все будет хорошо. Все будет хорошо.
Но как же скребет душу это чертово беспокойство о себе, о будущем… и о товарищах! Вышли они из урмана? Едва ли. Но надо быть готовым и к этому. Не вышли? Жаль ребят, но, собственно, в этом виноват не он. Что он мог сделать?.. Кузьминых, конечно, организовал поиски. Надо побыстрее двигаться. И так уже больше чем надо задержала здесь его трусость. Трусость, Николай, трусость! Себе-то ты можешь признаться… Ведь когда-то все равно надо же держать ответ. Раньше ли, позже ли — надо. И не откладывай его. Этому нужно идти навстречу.
Николай встал и потряс Курикова:
— Вставай. Идти надо.
Старик вскочил, ошалело поморгал, торопливо пригладил волосы.
— Мало-мало поспал. Крепкая водка.
Николай усмехнулся:
— Я тебе из Ивделя еще пришлю. Только уговор помни. Понял? Вот патронов еще оставлю.