— Угощение знатное. Только вот непонятно, для чего? Неужели надеешься загладить свою вину?
— Я не хочу ничего заглаживать. Я надеюсь сегодня провести черту между прошлым и будущим. Отсечь прошлое, и задуматься о том, что нас ждёт впереди.
— Опять двадцать пять. По-моему у нас уже была такая беседа, и я чётко высказал тебе свою точку зрения. Добавить мне нечего.
— Ты ошибаешься. Наши прошлые переговоры проводились в совершенно ином русле…
— Угу. Тогда ты был женщиной.
— Дело не в этом. Тогда я ставил тебя перед выбором. Признаюсь, что в тот раз я поступил не вполне обдуманно и взвешенно. Ведь мы можем договориться, не прибегая к тяжёлому выбору, и жёстким ультиматумам. Так сказать, разойтись полюбовно.
— Рассуждаешь ты, безусловно, красиво. А как насчёт Сергея?
— Если тебя интересует, что с ним произошло в итоге, то можешь успокоиться. Я отпустил этого счастливчика.
— Куда отпустил?
Хо недвусмысленно потыкал пальцем наверх:
— Поверь мне, там ему намного лучше, чем здесь. И вдобавок, появляется прекрасный шанс начать всё заново. Далеко не каждая кукла может этим похвастаться. Так что порадуйся за своего приятеля.
— Враньё.
— Какой смысл мне тебя обманывать?
— Но что могло заставить тебя изменить свои правила?
— У этого парня было слишком много защитников. Ко всему прочему, мне очень понравилось, как вы сопротивлялись. За такое похвальное упорство я не пожалело снисхождения.
— Не думай, что я буду благодарить тебя за это. Ты ведь всё равно не успокоишься, пока не прикончишь всех остальных.
— Наконец-то мы подошли к интересной теме. В общем-то, именно об этом я и хотел с тобой посудачить. Дело в том, что я как раз-таки не собираюсь более никого убивать. Я пополнил необходимый запас сил, и готов покинуть это скучное место с вами за компанию.
— И при этом ты не тронешь ни Ольгу, ни Геннадия? Верится с большим трудом.
— Я успел убедиться в том, что дороже Ольги у тебя никого нет. Своим отважным сопротивлением ты добился моего уважения, и я хочу поступить с тобой справедливо. То есть, выполнить твою просьбу — отпустить тебя с твоей возлюбленной на волю.
— А Гену?
— Эта сильная и крепкая кукла понадобится мне, чтобы выбраться отсюда.
— Что равнозначно его убийству, да?
— С чего ты взял?
— Да с того, что все твои контакты с куклами, как ты их называешь, заканчиваются для оных весьма плачевно. И уж тем более, когда ты в них вселяешься. Это смертный приговор.
— Вовсе нет, — с обидой в голосе ответил Хо, посасывая рачью клешню. — Между прочим, я могу проникнуть в сознание куклы, и покинуть его так, что она даже не заметит этого. Наш отважный капитан и ухом не поведёт, ты уж мне поверь.
— И ты не причинишь ему вреда?
— А зачем? Поверь, в плане питательной ценности, этот Геннадий ровным счётом ничего из себя не представляет. Обычная кукла, средней паршивости. Если он что-то для тебя значит, я не буду его есть. Обещаю.
— Хм. Пусть так. Ладно. К примеру, меня это устраивает. Ну, и что дальше? Мы прямо сейчас отправимся прочь отсюда?
— Не так сразу. Хотелось бы, конечно, но не получится.
— Почему?
— Сложно объяснить. Фаза сейчас не та, понимаешь? Нет? Ну и не пытайся. Главное, что у нас появится возможность сделать это завтра, во второй половине дня. Ребята неплохо постарались с моторной лодкой. Её спуск сложности не представляет.
— А как же я? Ты не забыл?
— Я выпущу тебя, как только наступят сумерки. Сейчас у меня нет такой возможности. Потом я незаметно вселюсь в капитана, мы погрузимся в лодку, и поплывём к берегу. Ну а дальше, дело техники. Как только окажемся на суше, я с вами расстанусь.
Ломая раковый панцирь, Евгений взглянул в глаза Хо. Впервые у них был иной цвет. Не зелёный, а серо-голубой. А ведь Евгений думал, что для Хо это неизменный отличительный признак. В самих же глазах не было ни намёка на хитрость. Неужели оно было предельно искренним?
— Ты согласен на такие условия? — спросил сумеречник.
— Если всё будет именно так, без каких-либо отклонений, то да, — Евгений положил в рот раковую шейку.
Мясо было восхитительным, и таяло во рту.
— Вот и славно, — Хо отхлебнул пива. — Рад, что мы наконец-то с тобой поладили. Я вот что хотел спросить. Ты меня, конечно, извини, но вопрос напрашивается сам собой.
— Что за вопрос?
— А что потом?
— В смысле, «что потом»?
— Ну, после того, как мы распрощаемся. Что делать будешь? Чем займёшься?
— Это уже моё дело. Не твоё.
— Да я же так. Из интереса. Я бы могло наблюдать за тобой и дальше, но данное обещание для меня не пустой звук, поэтому я оставлю тебя в покое навсегда. Однако, это не значит, что твоя дальнейшая судьба мне абсолютно безразлична.
— За меня можешь не беспокоиться. Я буду жить нормальной жизнью, как нормальный человек.
— То есть: дом, семья, работа, да?
— Ну, да. А что в этом такого?
— Да, в общем-то, ничего. Это разумный выбор. Дело не в нём. Скажем так, сможешь ли ты жить нормальной жизнью после всего того, что пережил здесь?
— Благодаря тебе, я не скоро об этом забуду, это точно. На это потребуется время. Но я постараюсь реабилитироваться как можно скорее.
— Я имею в виду другое. Неужели тебе будет интересна пресная людская жизнь, после того, что ты постиг, открыл, изведал? Неужели ты откажешься от новых открытий? Неужели не захочешь проникнуть дальше, вглубь неизведанного? Не к этому ли, на самом деле, стремилась твоя душа всю сознательную жизнь? Ты узнал столько нового, но самые потрясающие открытия ждут тебя впереди. Легко ли обменять такие перспективы, на удел рядового обывателя? Сумеешь ли вот так, разом, перечеркнуть все свои достижения?
— Все эти испытания помогли мне кое-что усвоить. Есть некие жизненные ценности, которые не сравнятся ни с какими феерическими тайнами. Да, они кажутся обыденными и примитивными, но если задуматься, то жизнь обычного человека — вовсе не так уж и пресна, как ты говоришь. Она ничуть не меньше наполнена открытиями, пусть не такими яркими и фантастическими, зато практичными и важными. Если нас, людей, создали для такой жизни, значит, мы должны жить так, как нам было уготовано Высшим Разумом. Это не фатализм. Это разумный подход. Ведь влияние на собственную судьбу возможно и в узких рамках простой человеческой жизни.
— Может быть, с позиции человека, ты и прав. Надеюсь, что ты не пожалеешь о своём выборе, и жизнь твоя сложится удачно. Кстати, насчёт писательской карьеры ты всё-таки подумай. У тебя определённо есть талант.
— Да какой там талант? Тоже мне, писателя нашёл.
— На самом деле. Я прочитал все твои записи, и обнаружил в них много глубокомысленных философских мыслей. Вот, к примеру, «Счастье — это выдумка, величина значимости которой варьируется пропорционально её недосягаемости». Как точно подметил! Или вот. «Удел большинства — выдавать желаемое за действительное. Не важно, из-за собственной глупости, или же в стремлении оградиться от комплексов, культивируемых жестокой действительностью…» Ну и так далее, и тому подобное. Всё это — очень умные мысли. Неужели не хочется поделиться ими с кем-нибудь ещё?
— А зачем, если это всего лишь субъективные умозаключения.
— Да ты возьми любого философа. Что не фраза — то субъективное умозаключение. Они ведь не вселялись ни в один чужой разум, чтобы сверить с ним свои мнения? Нет. Следовательно, выдавали свои, и только свои мысли. А те, кто не способны иметь собственную точку зрения, и упорядоченно взвешивать законы существования общества, с радостью разделили воззрения этих трепачей, признав их величайшими мыслителями эпохи. Так скажи мне, чем ты хуже?
— Хватит, Хо, всё это глупое переливание из пустого в порожнее. Сейчас ровным счётом никому не нужна философия. Издатели пошлют меня куда подальше.
— С издателями я могу договориться.
— Вот этого тем более не надо. Говорю же, хватит об этом.
— Ну, хватит, так хватит. Я понял. Ты хочешь пожить как человек. Высшие материи тебя более не интересуют. Можно сказать, что ты ими пресытился.