Сомнений нет, дракона привлекла молва о наших богатствах. Ведь драконы – большие охотники до чужих сокровищ, им бы каждый день кого-нибудь грабить: эльфов, людей, гномов – все одно. И ведь тащат без разбору, что под лапу подвернется, и доспех изукрашенный, и кувшины медные, лишь бы схватить. А сами ничего толком не умеют – даже прореху крохотную в собственной чешуе залатать; правда, цену добыче ведают. Поживу они сгребают в кучу, залегают на ней и стерегут ее до конца своих дней. Век же драконий, знаете ли, еще как долог: коли дракона прежде не убьют, он всех переживет… Так вот, в те времена драконов на севере водилось в изобилии. Они нападали на гномов, несли смерть и запустение, и гномы, бросая нажитое, бежали на юг, а золотом и самоцветами завладевали драконы. Самого злобного среди них, самого коварного и жадного звали Смогом. В горестный для гномов день он поднялся в воздух и полетел на юг, к Одинокой Горе. Мы услыхали его издалека – грохот стоял такой, точно разбушевалась буря, а сосны на склонах Горы гнулись под ветром от драконьих крыльев. Те гномы, которым посчастливилось оказаться снаружи (среди них был и я, совсем тогда еще юный, любопытство погнало меня наверх, и оно же меня и спасло), видели, как дракон опустился на Гору и выдохнул пламя. Лес на склонах заполыхал. В Доле ударил набат, люди спешно вооружались. Гномы бросились наружу, но у ворот их поджидал дракон… Не уцелел никто. Вода в реке испарилась, на Дол пал туман, и дракон в тумане налетел на город и истребил почти всех его защитников. Обычная история, каких в те дни случалось немало… Потом он вернулся к Горе, заполз внутрь через Парадные Врата и обшарил все залы до единой, все пещеры, туннели, погреба и проходы. Когда же под Горой не осталось ни одного живого гнома, Смог присвоил себе все наши сокровища. Должно быть, как водится у драконов, он свалил поживу в самой дальней пещере в громадную кучу и улегся на ней, как на кровати. А после взял обыкновение по ночам летать в Дол и похищать людей, в особенности красивых девушек. В конце концов жители покинули город, и теперь Дол лежит в развалинах. С тех пор вряд ли кто осмелился поселиться в Раздраконье, между Горой и Долгим озером.
Мы, кучка уцелевших, плакали, не стыдясь слез, и проклинали Смога, как вдруг к нам вышли мои отец с дедом, оба с опаленными бородами. Суровые и подавленные, они хранили молчание. Когда я спросил, как им удалось спастись, мне велели придержать язык: мол, в свой срок все узнаешь. Мы двинулись прочь и долго бродили из края в край, перебиваясь с хлеба на воду. И деревенскими кузнецами мы были, и углежогами… Но ни на миг мы не забывали о наших сокровищах, оставшихся под Горой. И даже теперь, когда у нас кое-что отложено про черный день, – Торин тронул золотую цепь у себя на шее, – мы по-прежнему мечтаем отомстить Смогу, если, конечно, сумеем.
Я часто гадал, как выбрались из подземелья мои отец и дед. Верно, они выскользнули через тот самый тайный ход, о котором, кроме них, никто не знал. Карту они нарисовали позже. К слову, хотел бы я знать, каким образом эта карта оказалась у Гэндальфа, а не у законного наследника Трора и Траина?
– Мне ее дали, – откликнулся маг. – Как ты помнишь, твой дед Трор пал в пещерах Мории от руки гоблина Азога…
– Да будет проклято его имя во веки веков! – воскликнул Торин.
– А твой отец Траин двадцать первого апреля, то есть на прошлой неделе, только сто лет назад, ушел из дома, и с тех пор ты его больше не видел…
– Да, – угрюмо подтвердил Торин.
– Так вот, не кто иной, как твой отец, отдал эту карту мне, наказав передать ее тебе. Если учесть, сколько я тебя разыскивал, меня вряд ли можно упрекнуть в том, что я не сразу выполнил его наказ. Когда я видел твоего отца в последний раз, он не мог вспомнить ни собственного имени, ни тем паче имени сына. Между прочим, ты мог бы и спасибо сказать – за то, что я тебя все-таки нашел.
– Ничего не понимаю, – проговорил Торин. Бильбо тоже ничего не понимал. Объяснение Гэндальфа еще сильнее все запутало.
– Твой дед, – сурово произнес маг, – отдал карту своему сыну перед тем, как уйти в Морию. После смерти Трора твой отец тоже отправился пытать удачу. Он преодолел множество преград, но к Горе так и не приблизился. Я нашел его в узилище Некроманта.
Гномы вздрогнули.
– А ты-то как туда попал? – выдавил Торин.
– Не важно. У меня были свои дела. Омерзительное, доложу вам, местечко. Даже я, Гэндальф Серый, едва сумел ускользнуть. Я пытался спасти твоего отца, но у меня ничего не вышло. Он обезумел от страданий и пыток и забыл обо всем, кроме карты и ключа. Вот его последняя воля: он хотел, чтобы сын получил карту и воспользовался ключом.
– Мы давно посчитались с гоблинами Мории, – промолвил Торин. – Можно подумать и о Некроманте.
– Глупец! С ним не справиться всем на свете гномам, вместе взятым! С тебя вполне достаточно дракона.
– Слушайте, слушайте! – неожиданно для себя самого сказал Бильбо. Все повернулись к нему. Он смутился и пробормотал: – Ну, у меня мелькнула одна мысль…
– Какая?
– По-моему, вам не следует лезть напролом. Ведь драконы спят, как и все прочие, верно? Нужно просто посидеть на пороге, пораскинуть мозгами; рано или поздно, осмелюсь сказать, вы что-нибудь да придумаете. И еще… Мне кажется, хватит на сегодня разговоров, а? Не пора ли расходиться? Завтра рано вставать, и все такое… Обещаю накормить вас вкусным завтраком, прежде чем вы уйдете.
– Прежде чем мы уйдем, – поправил Торин. – Разве вы не идете с нами? Разве вы не добытчик? А насчет того, что поздно, и насчет завтрака – я согласен. Мне, пожалуйста, окорок с шестью запеченными в углях яйцами. И постарайтесь их не разбить.
Вслед за Торином и остальные гномы заказали себе на утро ничуть не менее сытное угощение, отчего Бильбо вновь приуныл. Потом ему пришлось подыскивать каждому помещение и стелить постель. Наконец, усталый и обуреваемый мрачными мыслями, он забрался в свою кровать. «Нет, – подумалось ему, – не буду я вскакивать спозаранку. Пускай сами готовят себе завтрак». Жажда странствий улеглась, словно ее и не было, и желание повидать мир бесследно пропало.
Засыпая, Бильбо слышал через стенку, как Торин, которому отвели лучшую спальню, бормочет:
Под это бормотание хоббит и заснул, и снилось ему что-то совсем безрадостное. Пробудился он уже в разгар утра.
Глава II
Жаркое из баранины
Бильбо вскочил, торопливо оделся и со всех ног кинулся в залу. На столе громоздились остатки торопливого, но сытного завтрака, а гномов – ни следа, и спасибо даже не сказали (ну да ладно, зато ушли и будить не стали). В зале царил ужасающий беспорядок, на кухне возвышалась груда немытой посуды. Впечатление было такое, будто гномы попользовались едва ли не всеми тарелками и котелками, какие имелись у хоббита. Немытая посуда окончательно уверила господина Торбинса в том, что вчерашнее – вовсе не страшный сон (а он все-таки надеялся, что вечеринка ему просто-напросто приснилась). Как ни странно, хоббиту стало грустно.
– Не дури, Бильбо Торбинс, – сказал он самому себе. – В твоем возрасте уже поздно мечтать о драконах и прочей нездешней нечисти. – Хоббит надел фартук, развел огонь, вскипятил воду и перемыл всю посуду, после чего слегка подкрепился.