— Я буду знать об этом, и этого будет достаточно.
— Тогда я сделаю эту ошибку за тебя.
Он чуть отклоняется и начинает расстегивать рубашку.
— Эмин, что… ты… не надо…
Хочу отползти, но он снова прижимает меня к кровати.
— Т-ш-ш-ш, веснушка. Я не стану делать ничего такого. Просто хочу, чтобы ты начала привыкать к своим ощущениям. То, что ты чувствуешь, совсем не стыдно.
Дыхание сбивается. Он будто знает все мои мысли. Будто считывает меня.
Он расстегивает рубашку, а затем берет мою руку, заставляя провести по его рельефному торсу.
Его кожа горячая, а еще от каждого моего прикосновения реагирует. Напрягается. На него взгляд бросаю, он спокоен. Наблюдает. Не вижу в его взгляде ничего осуждающего. Он не смеется, а словно подталкивает меня.
Блуждаю по его телу. Мои движения становятся все увереннее. Я даже касаюсь дорожки его черных волос, которые спускаются вниз от пупка и скрываются за брюками.
— Зайди дальше.
Щеки вспыхивают. Я никогда до этого не была так близко к мужчине, а он намекает на то, чтобы я увидела его член? Он точно плохой. Безбашенный.
Он наклоняется. Сперва касается рукой моей щеки, нежно поглаживая ее, а потом касается моих губ. Слишком нежно, как никогда ранее.
Слышу характерный звук пряжки ремня, чувствую, как он перехватывает мою руку, но не прерывает поцелуй. Внутри дрожь нарастает. Я уже понимаю, что он собирается делать. И я не знаю, готова ли я к этому.
Пальцы касаются чего-то горячего. Что-то пульсирует в моей руке. Выпуклое, толстое.
Эмин прерывает поцелуй. Лбом касается моего лба. Его рука накрывает мою, заставляя обхватить член и провести ладонью по всей длине.
— М-м-м, — выдыхает, и я застываю.
Я что-то не так сделала? Царапнула? Его кожа там кажется слишком нежной. И орган словно живет собственной жизнью. Дергается, пульсирует и, кажется, становится еще больше.
— Не останавливайся. Теперь уже я тебя прошу, веснушка.
Заливаюсь краской. Ему нравится. Это у всех мужчин так? Или же Эмин так реагирует на мои прикосновения?
В голове возникает сотня вопросов. Я даже не замечаю, как Эмин убирает руку и я сама скольжу по всей его длине. Большим пальцем касаюсь бархатной и совсем гладкой головки. От этого Эмин зубы стискивает, а потом за поцелуем тянется. Он уже не такой нежный. Скорее требовательный, жесткий.
Я ускоряюсь. Чуть сильнее сжимаю член в своей руке, а потом слышу рык мужчины, а по рукам начинает стекать что-то теплое и липкое.
— С тобой опасно иметь дело, — снова поцелуй.
От осознание того, что он кончил, меня странная волна жара охватывает. Между ног неприятно становится. Какой-то странный зуд появляется, а еще я точно вся мокрая. Неужели это возбуждение? Приятное делала ему, а возбудилась я? Почему? От чего именно? Мне же не может это все нравиться. Это неправильно.
— Расслабься, — произносит Эмин, касаясь моей щеки. — То, что происходит сейчас, правильно. И никто об этом не узнает. Просто отпусти себя и позволь быть собой. Тело лучше знает.
— Эмин…
Хочу возразить, но слышу звук входной двери.
Нет! Нет! Нет! Только бы это были не родители.
Глава 42
Эмин
Она на меня смотрит глазами маленького испуганного олененка. Охуенная девочка. Живая. Настоящая. Не то что все искусственные барби, которые у меня всегда были. Готовые на все ради какой-то побрякушки. Откуда в ней столько комплексов? Не знаю, что там у нее в семье, но, кажется, она себе больше преград в голове установила, чем есть на самом деле. Хотя, кажется, уже не сложно предположить, что родители внушали ей, что мир полон опасности, а она слабая и не способная на что-то большее. Должна быть тихой, кроткой. Той, кто слушается, той, кем легко управлять.
— Эмин. Отпусти, — она едва ли не плачет. В глазах с поступающими слезами отражена уязвимость.
Как вообще такое может быть? Ей девятнадцать, ведет себя точно подросток. Боится собственных ощущений. Ее тело давно готово, но она сама себе противоречит. По глазам вижу, как она уже себя корит за то, что всего лишь прикоснулась ко мне. Как можно слепо следовать указке? Не жить, а существовать в собственной клетке?
— Я отпущу тебя, — касаюсь пальцами ее щеки. — За это ты мне пообещаешь свидание.
— С-свидание? — она распахивает шире глаза, взмахивает роскошными длинными ресницами.
Я ведь такие впервые вижу. Обычно у моих бывших они искусственные. Слишком пушистые, слишком длинные, совсем не естественные. Чего скрывать, они все были сделанные. Силиконовые сиськи, задница. Вечные разговоры о ботоксе, каких-то уколах. Именно такие мне и заходили. Они готовы были на все, а я был готов к новому и неизведанному. Сейчас меня нечем даже удивить. А этой малышке удалось. И если раньше думал, что она своим поведением пытается поймать меня на крючок, привлечь еще больше внимания, то сейчас понимаю, что нет. Она другая. Закомплексованная. Застенчивая. Живая. В ней эмоции есть, и они настоящие, но она их подавляет.
— Да. Свидание, веснушка, — снова приближаюсь к ней. Она часто дышать начинает. Ее рваное дыхание касается моей кожи, и вся кровь снова к члену приливает.
Она губу закусывает, а я в ее ладошку толкаюсь. Она вздрагивает. Пиздец я подсел на нее.
— Тебе придется согласиться.
— Что, если нет?
Она сглатывает. Отвечает тихо. А я до какого-то скрежета внутри хочу ее раком поставить и войти до упора. Чтобы стон ее слышать. Чувствовать, как сжимается на моем члене. Как просит еще. Как простыню будет сжимать.
— Тогда нас застанут твои родители прямо в такой позе.
Толкаюсь снова ей в руку, и, кажется, она понимает, что все еще крепко обхватывает мой член.
Она рот открывает, изображая букву “О”. Не могу не использовать момент. Сразу языком толкаюсь. Практически на нее ложусь. Едва могу вес удержать. От шока, адреналина, или собственной растерянности, но она отвечает мне. Неуверенно, нерешительно, но отвечает. Так странно, она словно не умеет целоваться. Словно только пробовала несколько раз, а сейчас ей интересно.