Но я опоздал. И теперь мне ничего не остается кроме как медленно напиваться под Машиной спальней, так же медленно курить и думать. Много-много думать.
глава 26
Маша
Просыпаюсь от противного зудящего звука над ухом. Он то появляется, то исчезает, я с трудом разлепляю глаза. И сразу же забываю о надоевшей мошкаре. Гораздо больше меня интересует то, что я вижу.
Где я? Надо мной незнакомый потолок, подо мной незнакомая кровать. Вокруг незнакомые стены и мебель.
Первая мысль — я еще сплю, и мне снится сон. Надо просто сделать над собой усилие, проснуться, и все исчезнет — и потолок, и кровать, и комната. А я окажусь в своей постели в нашей с Оливкой комнате в общежитии университетского кампуса.
Зажмуриваюсь, делаю усилие и... ничего не происходит. Я в той же комнате. В голове постепенно проясняется, и в памяти медленно всплывают события вчерашнего вечера.
Собрание тайного клуба, обступившие меня парни в черном. Надменный Феликс, снисходительно объясняющий условия игры, в которую я позволила себя втянуть. Предательский поступок Саймона, неожиданное появление Топольского. А потом...
Меня окатывает жаркой волной. Судя по разрозненным кадрам, которые услужливо подсовывает память, Никита доказал своим приятелям, что я для него не сестра. Он лишил меня девственности на глазах у всех собравшихся.
Только почему я это вижу со стороны? Нахмуренный Феликс, возмущающийся Коннор, недовольный Саймон...
Саймон с особой настойчивостью требовал для меня особого наказания. Я сейчас это особенно отчетливо понимаю. Он и подставил меня с одной целью — унизить, наказать. А главное, самому принять участие. Потому что я ему отказала.
Глаза заволакивает пелена, стены комнаты медленно покачиваются. Топольский дал мне таблетку, от которой я уплыла в другое измерение, и благодаря которой воспоминания вышли нечеткими и смазанными. Как и эмоции.
Правда не все. Вымазанный в моей крови презерватив, приземляющийся в лицо Саймону, я помню достаточно четко. И то, что для Никиты эта кровь оказалась полным шоком, тоже.
Меня мутит, наклоняюсь вперед, упираясь руками в край кровати. Надо же, как его пробрало. Перед глазами встает перекошенное лицо, стиснутые до скрежета зубов челюсти.
Еще бы! Заречная, которая занимает низшее место в его собственной иерархии, вдруг оказалась не шлюхой. Разве это не шок? Еще какой шок. Шок-контент.
Это Никита может иметь все, что шевелится, и оставаться в своих глазах непогрешимым. Другим такое не прощается. Хотя, возможно, теперь мой рейтинг будет пересмотрен, и меня повысят. Достаточно вспомнить трепетное отношение Никиты к девственности Лии.
От одной мысли, что теперь на меня обрушится «забота» Топольского, снова начинает тошнить. Я этого не вынесу. А он вполне может. Он уже привез меня к себе домой.
Я подписала договор, по которому по собственной воле перехожу в полную собственность Топольского. Теперь я должна жить там, где он решит, делать все, что ему захочется. Если ему вздумается запереть меня в этой комнате, я должна подчиниться.
Грудь сдавливает, не хватает воздуха. Тяну ворот футболки, словно это поможет мне вдохнуть. Вдруг с особой отчетливостью понимаю — что бы я ни делала, я бы все равно оказалась в той гостиной среди членов тайного клуба.
Потому что я, по выражению ублюдка Райли, многим «зашла». И на меня устроили охоту.
«Слишком красивая. И ничья».
По щеке скатывается одна слезинка, за ней вторая. Меня начинает трясти.
Я всего лишь хотела учиться. Ни от кого не зависеть и заработать на учебу сама. Хотя бы попытаться. Почему они не могут оставить меня в покое? Все они, и Топольский тоже...
Рука продолжает судорожно сжимать белую трикотажную ткань, и я вспоминаю, что это футболка Топольского.
Слезаю с кровати и, держась рукой за стенку, иду в душ. Комната периодически дает крен, и я надеюсь, что это последствия действия галлюциногена. Раньше мой вестибулярный аппарат работал без сбоев.
Заползаю в ванную комнату, открываю воду и встаю под теплые струи. Они приятно щекочут тело, и меня снова накрывает воспоминаниями. Когда не держали ноги, а Никита в насквозь мокрых джинсах мыл мне голову. Как осторожно касался волос, как бережно запускал в них руки, массировал кожу кончиками пальцев...
Что ж, меня можно поздравить. Я остаюсь себе верна. В вечном дурацком стремлении наделить всех вокруг несуществующими чертами характера, я безусловный лидер. Непревзойденный и безнадежный.
Чистое полотенце я нахожу, а вот моей одежды нигде нет. Неужели Топольский спрятал ее, чтобы я не могла выйти на улицу?
Открываю дверь с твердым намерением разыскать Никиту и выяснить, значит ли это, что я теперь узница в его доме. Делаю шаг и замираю на пороге.
Он здесь, прямо под моей дверью. Сидит на полу, привалившись спиной к стене. Голова запрокинута, руки переплетены на груди, ноги широко разбросаны. Возле него на полу стоит бокал с недопитой янтарной жидкостью, чуть дальше валяется почти пустая бутылка из-под виски. А еще пепельница, полная недокуренных окурков.
Никита раньше не курил. И в универе я его ни разу не видела с сигаретой. И вообще, что все это значит? Он что, ночевал у меня под дверью?
Сердце неверяще замирает, но я не позволяю себе развить это чувство и наворотить целый ком ошибочных выводов и суждений. Прошлого раза хватило с головой.
Наклоняюсь, чуть касаюсь его плеча.Никита вскидывает голову и открывает глаза.
— Что... — сглатываю, голос отказывается подчиняться, — что ты здесь делаешь, Ник?
Никита моргает, оглядывается по сторонам и порывисто поднимается с пола. Инстинктивно отстраняюсь, обхватывая себя ладонями. Это не укрывается от Топольского, но он никак не комментирует, только кривит уголок рта.
— Уже ничего, — морщится, растирая глаза тыльной стороной ладони. — Ты как?
Внезапно осознаю, что стою перед ним в одной футболке. Хочется натянуть ее пониже, прикрывая колени, но сознательно подавляю порыв. Молча пожимаю плечами.
Никита вглядывается в мое лицо. Для этого ему приходится наклоняться, а я ловлю себя на том, что не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Дохожу максимум до подбородка.
Но почему? Разве я в чем-то перед ним виновата? Или я больше боюсь что-то там увидеть?
— Где мои вещи? — спрашиваю сипло.
— В стиралке. Можешь развесить на сушилку. Мои джинсы тоже, если не тяжело.
— Ты что, их постирал? — рискую поднять взгляд и мысленно ахаю.
Красные ободки вокруг глаз делают Топольского похожим на вампира. Или на демона. Особенно когда он проводит рукой по голове, ероша волосы.
Теперь его очередь неопределенно поводить плечами.
— А в чем я пойду в универ? — возмущение захлестывает. Но Никита слишком спокоен, и мне не хочется выглядеть истеричкой, поэтому сбавляю тон.
— Ты сегодня не пойдешь в универ, — теперь он тоже избегает смотреть мне в глаза. — Позвони своей подруге, пусть соберет вещи. Я заеду заберу.
— Как не пойду в универ? — больше не могу сдержаться, хватаю его за локоть. — Мне поставят пропуски, из-за этого упадет рейтинг. Он и так в последнее время хромает...
Замолкаю оттого, что меня обжигает холодом голубых глаз.
— Сегодня ты в универ не пойдешь, — повторяет он с нажимом, но все же снисходит до объяснения. — Напишешь заявление на дистанционное обучение до конца недели. Так надо, Маша. Я отвезу в администрацию договор, заберу твои вещи и вернусь. Я пиздец как ушатался за эти дни. Целый день в универе не вывезу.
Молча перевариваю информацию. Если честно, я сама не представляла как там появлюсь. Но ведь рейтинг...
Словно в ответ моим мыслям Никита договаривает:
— И забудь про рейтинг, тебя это больше не касается.
Меня запоздало накрывает, и я шепчу ошарашенно:
— Подожди, я что, теперь должна жить здесь все четыре года? Не в кампусе, а с тобой?
Топольский внимательно смотрит, снова уголок губ криво ползет вниз.
— Ты же сама выбирала. Так что извини, — ухмыляется и разводит руками. У меня ощущение, что за ухмылкой Никиты что-то прячется. Или это последствия действия галлюциногенов? — И да, ты теперь везде будешь ходить только со мной.
— Почему? — вздрагиваю от тона его голоса и крепче обхватываю себя руками.
— Потому что ничего не закончилось, Маша, — он не спеша наклоняется, подбирает бутылку с недопитым виски и пепельницу.
— Что не закончилось? — холодею.
— Игра, — Никита окидывает меня ничего не выражающим взглядом. Бросает на ходу «Я в душ» и исчезает за порогом своей комнаты.
— Я тоже, — растерянно говорю пустому коридору и иду обратно в спальню.
Стаскиваю футболку, становлюсь под горячие струи, а в голове крутится «Ничего не закончилось». Как это, не закончилось? Что это значит?
После душа в футболке холодно, нахожу плед и заворачиваюсь как в кокон. Спускаюсь в кухню и нахожу Топольского возле кофемашины. Он стоит спиной в одних джинсах, и я на короткое время залипаю на литых мышцах, перекатывающихся под смуглой кожей. Никита загорел пока был в Израиле, там сейчас тепло.
— Кофе будешь? — спрашивает он не оборачиваясь.
— Да, — подхожу ближе и все-таки это говорю. — Никита, можно тебя попросить ходить одетым? Я понимаю, что это твой дом, но...
Он резко оборачивается и несколько минут молча изучает мое лицо. Как и я что-то пытается прочесть? Или галлюциногены так прочно обосновались в моем организме, что им жаль меня покидать? Кажется, второе.
— Хорошо, — кивает он, — пей кофе.
Ставит на стол чашку и выходит из кухни. Возвращается в рубашке, плотно облегающей тело, и я отворачиваюсь. Еще лучше. А если я попрошу его ходить дома в пальто, он меня точно пошлет?