— Не забудь позвонить подруге, — напоминает Никита, — и включи обогреватель. Я уже распорядился запустить отопление, но пока дом прогреется, ты можешь простудиться.
— А тебе не холодно? — придвигаю к себе чашку. Он пожимает плечами.
— Нет, нормально.
Странно, мы болтаем как будто ничего не произошло. Но ведь я хотела выяснить...
— Никита, — глотаю горячий кофе, надеясь согреться, — почему ты сказал, что Игра не закончена?
— Потому что, — он достает сигарету и прикуривает. Хочется одернуть, он же спортсмен, курение вредит легким. Но говорю себе, что это не мое дело, и молчу. — Они просто так не отстанут.
Я чуть не давлюсь кофе.
— Как это? — ставлю чашку обратно на стол. — Я же все подписала.
— Да, подписала. Теперь они будут пытаться меня обойти, вернуть тебя обратно в Игру.
— Но... каким образом? — я шокирована и не пытаюсь это скрыть.
— Если снимут браслет, — Никита садится напротив и смотрит в глаза. — Ты так и не поняла их мотивы, Маша?
— Они маньяки, — меня начинает трясти.
— Нет, — он качает головой, — ты ошибаешься. Они не маньяки. Им похуй на результат, им даже на секс похуй, важен сам процесс. Это вампиры, только энергетические. Они питаются твоими эмоциями и кайфуют. Если ты сумеешь продержаться какое-то время, им надоест, и они отстанут. Найдут себе новую игрушку. В их присутствии главное сдерживать свои эмоции, никак их не проявлять, и тогда им станет неинтересно. Чем дольше ты будешь бояться, тем дольше они будут нас пасти.
— Зачем ты тогда мне все это рассказываешь? — я сильнее кутаюсь, но внутри все будто покрыто инеем, и холод идет оттуда. — Еще и говоришь, что я не должна бояться.
— Не должна, — он делает глоток, не отводя глаз, — потому что ты все время будешь со мной. При мне они ничего не могут сделать. И при всех тоже не станут. Браслет просто так не снимешь, а чтобы его сломать, нужно постараться.
В памяти всплывает картинка с Никитой, который ломает браслет на руке, безвольно свисающей с носилок неотложной помощи.
— Зачем тогда тебе все это? — сдавлено сиплю, глядя исподлобья на Топольского. — Зачем я тебе?
На миг его взгляд концентрируется на мне, зависает и тяжелеет. Его глаза кажутся темными как вечернее небо. Но только на миг. Никита резко поднимается из-за стола и ставит кружку в посудомойную машину.
— Для коллекции, — отвечает жестко и выходит из кухни. А я роняю на руки голову.
глава 27
Маша
— Скажи, это правда, Мари? Правда? — глаза у Оливки блестят как начищенные медальки.
От удивления они кажутся такими же круглыми, в глубине плещется неподдельное любопытство, а я испытываю острый приступ отчаяния.
Хочу назад свою жизнь. Ту, настоящую, а не этот суррогат, в который меня окунули с головой и в котором мне теперь приходится лгать и изворачиваться. Вот как сейчас.
— Кит приходил, сказал, что теперь ты будешь жить с ним. И чтобы я вещи твои собрала. Так это правда?
Оливка если интересуется, то всегда живо и искренне, меня это всегда в ней подкупало. Я так не умею, не умею обнажать эмоции, не умею их выплескивать. Для эмоциональных вампиров далеко не самый удачный экземпляр, а они как назло выбрали меня.
Но Оливка ждет ответ, хлопая своими медальками, и я выдаю максимально приближенную к действительности версию:
— Не с ним, Оль. У него.
— Но... — подруга не успевает спросить, я перебиваю:
— Кит мой сводный брат. Наши родители недавно поженились.
— О... — потрясенно восклицает Оливка, — но почему ты не говорила?
В ее голосе слышен упрек, и я испытываю укол совести.
— Прости, — каюсь абсолютно искренне, — я не хотела, чтобы в универе знали.
— Но почему, Мари? Он же такой, такой...
Невесело усмехаюсь. Неужели подруга тоже поддалась всеобщему сумасшествию под названием Кит Топольский?
— У нас с ним не очень срослось, — выдаю полуправду-полуложь, — потому и не говорила. Он принял брак отца в штыки. И меня тоже...
— Ничего себе, — Оливка прижимает ладошки к щекам. — А теперь что изменилось?
Все. Все изменилось, Оль. Ты даже себе не представляешь, насколько. Но вслух с трудом заставляю себя выдавить:
— Наверное, совесть заела, что он в доме, а я в общаге. Родители насели...
Такую откровенную ложь сама не выдерживаю и поспешно отвожу взгляд. На этот раз стыдно не перед подругой, а перед Никитой.
— Так он поэтому не стал нас загружать, когда мы у него работали? — озаряет Оливку. — Какой же он классный!
— Да, скорее всего, — тяну неохотно. — Дал нам возможность заработать и отдохнуть. Его иногда тянет на подвиги...
Моя подруга как открытая книга, у нее все написано на лице. И сейчас я читаю там плохо завуалированное осуждение. Наверняка решила, что в наших сложных отношениях с Никитой исключительно моя вина. А я и не собираюсь ее переубеждать. Не все ли равно?
— Знаешь, я так рада, — вдруг говорит подружка с явным облегчением. А я наоборот напрягаюсь.
— Чему рада, Оль?
— Да просто... — она наклоняется ближе к экрану еще и озирается опасливо. — Тут говорят разное. Что Кит тебя не просто забрал. А... Ну как эту, помнишь? Которая с крыши прыгнула. И как Коннор Нору...
Непроизвольно накрываю рукой браслет, хоть Оливка никак не может его видеть. Ну вот и пошли слухи. Странно было бы думать, что никто ничего не узнает. Теперь я даже благодарна Никите, что не пустил меня в универ.
— Ну что, все готово? — слышу резкий голос Никиты. Оливка корчит испуганную мину и прикрывает рукой рот.
— Все, я побежала. Там Кит пришел, а я ничего не успела собрать!
— Мы с тобой потом поговорим, Олечка. Я все тебе расскажу, обещаю. — шепчу на прощание, прижимаю к губам пальцы и сдуваю поцелуй.
Она отзеркаливает жест и отвечает через плечо:
— Мне вот тут Мари рассказывает, что куда складывать. Я сейчас быстро все сделаю, Кит, — подмигивает и отключается.
***
Брожу из комнаты в комнату, кутаясь в плед, и не знаю, чем себя занять. Хотела приготовить ужин, но в холодильнике кроме нескольких упаковок пива больше ничего не нашла. Да и то осталось с вечеринки, не думаю, что Топольский закупает его для себя в таком количестве.
Здесь все говорит о том, что хозяин дома у себя дома есть не привык. Кофе пьет, да. И чай еще. Не могу сказать, что я голодная как волк, но бутерброд бы съела. Тянусь к телефону, чтобы позвонить Никите, но на полпути останавливаюсь.
Что я ему скажу? Что проголодалась? Чтобы он заскочил в магазин и купил поесть? Представляю, как он отвечает «Да, конечно, а что бы ты хотела?» и тошнота подступает к горлу.
Это выглядит слишком нормально. А мне меньше всего хочется придавать нашим отношениям нормальность.
Иду в свою комнату и ложусь на застеленную кровать. Я просто полежу, это лучше чем без дела слоняться по дому. Я даже заниматься не могу, ноутбук в общаге. Но стоит голове коснуться подушки, веки вмиг тяжелеют, как будто я не спала несколько ночей подряд.
Сама не замечаю, как уплываю в сон. Просыпаюсь резко от стука входной двери, но глаза режет, будто в них насыпали песка, и я так и лежу, зажмурившись.
Слышу как открывается дверь, как Никита подходит к кровати, стараясь ступать бесшумно. То, что это он, чувствую всеми рецепторами. Чувствую, но продолжаю делать вид, что сплю.
Ник долго стоит надо мной, и я отчаянно борюсь с искушением открыть глаза. Или хотя бы посмотреть из-под полуопущенных век. Я побеждаю, и Топольский уходит, плотно прикрыв за собой дверь.
Не знаю, сколько я так лежу, глядя в темный потолок, когда снова открывается дверь, и в нее заезжает чемодан. Следом входит Топольский и ставит возле чемодана еще две сумки.
Мои вещи приехали. Теперь можно и проснуться.
— Маша, хватит спать, — негромко зовет Никита, — потом ночью уснуть не сможешь. Я по дороге домой заехал в ресторан, заказал еду. Давай поужинаем?
Едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить с кровати. Поднимаюсь, очень натурально щурюсь на свет, льющийся из коридора и так же натурально зеваю.
— Хорошо, я сейчас приду.
— Я жду тебя в гостиной.
В гостиной? Почему в гостиной, а не в кухне?
Но предпочитаю не спрашивать, дожидаюсь, пока Никита уйдет, и по очереди открываю сумки с чемоданом. Где-то здесь должна быть моя расческа. Но желудок урчит, и я решаю пока обойтись без нее. Потом я все обязательно найду.
Иду в ванную, привожу себя в порядок с помощью воды и ладоней. Пальцами кое-как причесываюсь, приглаживаю торчащие в разные стороны волосы. Рассматриваю себя в зеркале.
Ничего, сойдет. Никого из королевской семьи на этот ужин не пригласили, остальное не так страшно. Спускаюсь в гостиную почти в настроении и... Застываю на пороге, уставившись на стоящий посередине стол. Длинный, как в фильмах про аристократов.
Он сервирован по всем правилам. Посередине стоит подсвечник с двумя незажженными витыми свечами, рядом бутылка шампанского и два бокала. Мне отсюда не видно, но уверена, что это какой-нибудь «Дом Периньон» не меньше.
Еда красиво разложена на блюдах, но меня добивает торт. Он стоит на краю стола в прозрачной упаковке, и я узнаю свой любимый. Воздушный с лесными орехами. Где Ник его нашел?
Никита стоит у камина спиной, на звук шагов оборачивается, и мы схлестываемся взглядами. Я первой отвожу глаза, и он берется за спинку стула.
— Садись, Маша.
— Что это такое, Никита? — горло сдавливает, голос хрипит. — Зачем это все?
Он неуверенно взмахивает рукой в сторону накрытого стола.
— Я просто подумал, что мы с тобой можем отметить...
— Что?.. — делаю шаг назад, затем еще один. Голос предательски дрожит. — Ты совсем из ума выжил, Топольский? Что ты собрался отмечать?
Слезы мгновенно наворачиваются на глаза, но неожиданно даже для себя я начинаю смеяться. Сначала короткими смешками, потом громче, потом хохочу, заливаясь. Слезы катятся градом, я смахиваю их ладонями и запрокидываю голову вверх.