Выкладываю из разноцветных кусочков сначала двойку, потом ноль. Красиво было бы поместить их в сердце, но боюсь, что Никита неправильно меня поймет. Я всего лишь хочу извиниться.
Ставлю торт в холодильник, сама иду в свою комнату. Час вожусь, раскладывая вещи, затем открываю ноутбук. Учебу никто не отменял, Оливка уже сбросила мне задания.
Ник возвращается поздно. Я упускаю момент, когда он поднимается по лестнице, слышу стук в дверь. Поднимаю голову, дверь открывается, на пороге появляется Никита.
Ничего не говорит, осматривает комнату. Взглядом пробегает по мне. И так же молча уходит.
Я не ожидала. Думала, он что-то скажет или спросит. Но что вот так просто уйдёт...
Я же хотела его поздравить!
— Никита, Ник, подожди, — бросаюсь за ним, но он закрывает дверь прямо перед моим носом.
Прислушиваюсь, из-за двери доносится шум воды. Не идти же туда сейчас.
Возвращаюсь в свою комнату, сижу как на иголках. Не знаю, сколько проходит времени, решительно поднимаюсь.
Понимаю, что поздно, но может он голоден? Я могу быстро приготовить омлет, мы потом выпьем чаю с тортом...
Нажимаю на ручку, дверь открывается. Вхожу внутрь — темно. Стою, привыкая, пока в темноте не проявляются очертания мебели. Сквозь шторы слабо пробивается лунный свет.
Подхожу к кровати. Ник спит, улегшись на живот поперек кровати.
Не могу удержаться, протягиваю руку и провожу по волосам. Они у него такие же жесткие и густые. Только сейчас покороче...
Внезапно кисть попадает в крепкий захват. Рывок, и я лежу на кровати на спине, а сверху нависает Никита.
— Чего пришла? — его тон грубый и резкий, и я невольно упираюсь ему в грудь. Отталкиваю.
— Я хотела извиниться, Никита, — сиплю, пытаясь столкнуть его с себя.
— Правда? А я думал, подарок мне сделать хочешь. Ебать себя дашь. Нет?
Я глотаю воздух. Мне хочется зажмуриться. Это все так неправильно, что мне даже больно...
— Это так неправильно, Ник, — говорю чуть слышно. — Это же не про нас...
— Не про нас? — рыкает он. — О каких «нас» ты говоришь, Маша? «Нас» не существует.
Он встает, таким же рывком дергает меня с кровати и ставит на ноги.
— Еще раз придешь, я посчитаю это как согласие. У меня достаточно давно никого не было, чтобы я с тобой игрался. А теперь уходи, — он дышит рвано и хрипло, и я опрометью выскакиваю из комнаты.
«Мазерати» тормозит на парковке возле учебного корпуса. Нажимаю на ручку, чтобы выйти, но дверь не поддается. Никита не снял блокировку?
Откидываюсь обратно на сиденье в ожидании. Для чего-то же он заблокировал дверь, значит что-то скажет.
— Ты все помнишь, Маша? — Топольский не заставляет себя ждать. Я киваю, но он продолжает настойчиво: — Я не слышу. Помнишь?
— Помню, — отвечаю.
— Что именно?
— Мы должны быть похожими на пару влюбленных идиотов.
Он говорил другое, но я озвучиваю так. Никита удовлетворенно кивает, щелкает блокировкой, и дверь открывается.
Он вчера половину вечера и сегодня все утро говорил, что я никому не должна рассказывать про клуб, про договор, про собрание. Не должна отвечать на провокационные вопросы. Не должна объяснять, почему мы теперь вместе.
Выхожу из машины и сразу чувствую на себе любопытные взгляды. Никита предупреждал, что сначала будет особенно тяжело — мы с ним эти несколько дней будем в центре внимания. Но это продлится недолго.
— Им очень быстро надоест нас обсуждать, — сказал Ник, — они найдут себе новый объект для перемывания косточек, а нас оставят в покое.
Наше с ним общение сведено к минимуму. Наутро мы оба сделали вид, что ночью ничего не было. Затем приехал клининг, и через час гостиная сияла чистотой. Больше мы не обсуждали ни его день рождения, ни наших родителей, ни нас.
«Нас» не существует, что может быть яснее? Я давно научилась усваивать материал с первого раза, и повторение мне не требуется. С Топольским тем более.
Всю неделю он с утра уезжал в универ, вечером возвращался, а я дистанционно выполняла задания, которые передавала мне Оливка. Никита заглядывал в мою комнату, дежурно интересовался, как у меня дела, и уходил к себе.
Мой подарок он съел, я потом нашла грязную тарелку в посудомоечной машине. Я бы подумала, что он его выбросил, но в мусорном ведре не нашла ничего, напоминающего целый торт. А представить Никиту, спускающего торт в унитаз по кусочкам, отказывается даже мое воображение.
Я уже знаю от Оливки, что о нас с Топольским ходят самые разные слухи, но никто точно ничего не знает. А главное, никто понятия не имеет как оно есть на самом деле.
Больше всего я боялась, что все узнают о том, что было на собрании, но похоже Никита говорил правду. Никто из членов клуба не станет распускать сплетни, это не в их интересах. Тайный закрытый клуб на то и закрытый, чтобы оттуда не просачивалось ничего лишнего. А додумывать никому не запрещается.
Никита выходит из машины, окликает меня.
— Маша, подожди! — и когда я останавливаюсь, подходит и берет за руку. — Пойдем.
В памяти всплывает, что он точно так же водил за руку Лию. Ну пусть не так, пусть больше держал за локоть или подталкивал. Настроение портится, но подумать об этом не успеваю. Никита переплетает пальцы, и у меня внутри становится горячо-горячо, а кровь начинает бежать втрое быстрее.
Не хочу, чтобы он это заметил, инстинктивно дергаю рукой. Но Ник держит крепко, и в учебный корпус мы входим почти как настоящая пара.
В ушах у меня стоит монотонный гул, сердце глухо стучит в груди. На пороге от волнения спотыкаюсь, Топольский меня придерживает.
— Не спеши, мы не опоздали, — говорит так, чтобы слышала только я.
Доводит до аудитории и когда хочет забрать руку, мне вдруг становится страшно. Сжимаю пальцы, не отпуская, на долю секунды наши взгляды скрещиваются.
— Не бойся, Маша, они ничего не могут тебе сделать при всех, — говорит он негромко.
— Браслет, — отвечаю одними губами. Наверное у меня слишком испуганные глаза, потому что Никита не уходит.
— Теперь они играют со мной. Не с тобой, — Ник аккуратно высвобождает руку, делает вид, что меня целует в висок. На самом деле на миг ныряет в волосы. — Я заберу тебя на перемене.
Кто мне искренне рад, так это Оливия. И я ей очень рада. Мы бросаемся обниматься, и я испытываю острую тоску по своей жизни в кампусе. Даже по дежурству в столовке скучаю.
Оливка скользит взглядом по моей руке, останавливается на браслете. Осторожно касается его пальцами, смотрит непонимающе. Молча несколько раз закрываю и открываю глаза.
Еле заметно качаю головой, показывая, что не могу говорить, она понятливо моргает.
Потом. Мы обязательно потом поговорим.
На большом перерыве Оливка бежит в столовку, а меня в коридоре ждет Никита. Снова переплетает пальцы, и у меня снова кровь начинает стучать в висках. Ничего не меняется, а я так надеялась, что привыкну...
Мы тоже идем в кафетерий, занимаем тот же столик, за которым всегда сидел Топольский. Он отходит к кофемашине, а я смотрю как Оливка быстро наполняет тарелки.
Так странно находиться по эту сторону раздаточной стойки — все выглядит совсем иначе, чем оттуда. Никита ставит передо мной порцию латте, я делаю глоток и чуть не давлюсь, потому что у стойки вижу Райли. Он что-то говорит Оливке, и моя подруга меняется на глазах.
Щеки розовеют, она смущенно улыбается и бросает на Райли восторженные взгляды, хлопая своими длинными ресницами.
Дурочка. Какая же она доверчивая дурочка!
Порывисто встаю и тут же плюхаюсь обратно, буквально за шею притянутая Никитой.
— Нет, Маша, не вздумай, — шипит он на ухо, — ты не должна ей ничего говорить!
— Но этот подонок к ней подкатывает, — говорю чуть не плача. — Это же не просто так, Никита? Он хочет втянуть ее в Игру?
Ник чуть заметно кивает, но продолжает меня держать.
— Мы ничего не можем сделать. Мы в Игре, — продолжает говорить он на ухо. А со стороны наверное кажется, что мы сейчас у всех на глазах начнем целоваться. — Я же тебя предупреждал.
На уроке Оливка время от времени мечтательно улыбается, но когда встречается со мной взглядом, прячет глаза. И я больше ни о чем не могу думать кроме как о том, как ее предупредить.
глава 29
Маша
На лекциях вместо того, чтобы слушать преподавателя, я ломаю голову, как поговорить с Оливкой и не нарушить правила. Вокруг нас все время слишком много народа для доверительной беседы. А то, что я вижу, совсем не нравится.
Меня не было всего неделю, а подруга заметно изменилась. Раньше я никогда не замечала, чтобы она с мечтательным видом смотрела в окно или рассеянно слушала препода, при этом что-то рисуя в тетрадке.
Оливия всегда была зажигалочкой, а сейчас она больше молчит. И я готова поклясться, что моя подружка попала на крючок ублюдка Фарелла.
Решаю вытащить ее в библиотеку или в кофейню, но после лекций возле аудитории меня уже ждет Топольский. Берет за плечи, привлекает к себе. Наверное для того, чтобы со стороны мы выглядели как настоящие влюбленные.
На мгновение даже я ему верю, сердце в груди непроизвольно дергается. Приходится затолкать его обратно в клетку и запереть на замок. Я и так держусь из последних сил, но их становится все меньше и меньше.
А я не должна поддаваться, нельзя верить Топольскому.
Если я расслаблюсь, потеряю контроль, он снова ударит в момент, когда я буду наиболее уязвимой. Никита иначе не умеет. Всем, кто его любит, он причиняет боль.
Разве что совсем немного, совсем ненадолго позволить себе поддаться. Мы ведь с ним просто играем, это просто такая Игра...
Обнимаю его за талию, улыбаюсь и тянусь к щеке. Он закрывает глаза, сглатывает, и меня обдает холодной волной. Кажется, он с трудом переносит мое прикосновение. Неужели ему так неприятно?
Отстраняюсь, говорю абсолютно нейтрально.