— Она на вечеринку укатила, Мари, — отвечает примерная и ответственная Грета, — там какая-то крутая мажорская туса.
— Спасибо, Грета, — отключаюсь и обхватываю голову руками.
Удушающей волной накатывает ощущение безысходности. Ложусь на диван в холле, сворачиваюсь калачиком.
Что же делать? Что делать? Что...
На ум приходит только один человек. Проверяю — в сети.
«Демон, помоги, пожалуйста...»
Он откликается мгновенно.
«Что случилось, Ромашка?»
Быстро печатаю, размазывая по щекам слезы.
«Райли начал клеить мою подругу. Она думает, что это всерьез. А он заманивает ее в ловушку. У них сегодня собрание, она там, с ним. Я не могу выйти из дома. Сделай что-нибудь, пожалуйста...»
Демон прочитывает сразу же и пока набирает ответ, мое сердце чуть не выпрыгивает наружу. Наконец, читаю:
«Я тебе уже говорил, что они все заплатят, Маша. Наши договоренности остаются в силе»
И выходит из сети.
Мне хочется разбить о стену телефон. Я вообще не хочу, чтобы они платили. Я лишь хочу вытащить оттуда свою подругу.
Так и сижу на диване в холле, пока в тишине не раздается звук проворачивающихся замков. Сажусь ровно, смотрю перед собой.
Открывается дверь, в нос бьет удушающий запах гари. Никита входит и на миг останавливается, увидев меня. А я в ужасе смотрю на его вымазанное в копоти лицо, перепачканную футболку и джинсы. Левая рука перебинтована, правой он поддерживает ее на весу.
Поднимаюсь с дивана, делаю шаг навстречу.
— Ник, — сиплю, прижимая к щекам ладони, — что с тобой случилось?
— Почему ты не спишь? — он недовольно хмурится, но мне плевать. Подхожу ближе, касаюсь вымазанной щеки.
— Что с рукой?
Он уклоняется от прикосновения и нехотя отвечает:
— Ничего страшного не произошло. В доме начался пожар, но его быстро потушили. Уже все нормально, Маша. Иди спи.
Но я последнюю фразу просто пропускаю мимо ушей.
— Как это пожар? Ни с того, ни с сего?
— Не знаю, — он мотает головой и кривится. Видно, что от боли, но ведь не признается же.
И тут меня осеняет.
— Ты же был в больнице? Это тебя там перевязали?
Топольский кивает, и я решаюсь.
— Никита, кого еще отвезли в больницу кроме тебя?
Ник внимательно всматривается в мое напряженное лицо и перечисляет. Медленно, изводя меня каждой секундой:
— Элфи. Логана. И... Райли.
Логан. Это тот парень, который сидел на диване и возмущался. Боюсь задать самый страшный вопрос, напряжение зашкаливает. Но все же спрашиваю:
— А Оливка?
— Твоей подруги там не было, Маша, — Никита одной рукой стягивает через голову футболку и со свистом выдыхает воздух сквозь сцепленные зубы. Ему больно.
— Давай помогу, — предлагаю робко, но он мотает головой.
— Не надо. Иди спать.
Сует футболку в мусорный контейнер и поднимается по лестнице.
У меня в руке вибрирует телефон. Смотрю на экран, на всплывающем окне сообщение. От Демона.
«Минус три»
И больше ничего.
глава 30
Маша
Никита уходит к себе, а я не могу успокоиться. Какой спать? Мечусь по комнате как дикий зверь в клетке зоопарка.
Перед глазами встает то проходящая через плечо ссадина, то измазанное в копоти лицо. А еще медленные, чуть заторможенные движения.
Хоть Никита и отворачивался, я же видела как он морщится от боли. Особенно когда стаскивал одной рукой футболку. Ему же и мыться, наверное, неудобно. И больно...
Набираюсь смелости, выхожу в коридор и стучусь в спальню к Никите. Я только спрошу, нужна ли ему моя помощь. Если скажет что нет, сразу уйду.
Но никто не отвечает, и я решаюсь приоткрыть дверь.
— Ник, — зову и прислушиваюсь, — Никит, можно войти?..
Слышу звук льющейся воды, иду в ванную комнату. У Топольского в ванной душевая зона тоже без перегородок, как и у меня. Никита стоит ко мне спиной, смывает одной рукой шампунь. Перевязанная рука поднята вверх, ладонь упирается в стену, чтобы на повязку не попала вода.
Невольно залипаю на крепких ягодицах, но Топольский поворачивается боком.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает, останавливаясь. А ведь я даже не дышу, или это он услышал мое гулко колотящееся сердце?
— Я пришла помочь, Ник, — делаю шаг вперед, стараясь не смотреть на торчащий между накачанных ног член. Увитый венами, вздыбленный. Он у него всегда такой или только когда Ник возбужден? Теперь мне кажется, что всегда... — Ты не дотянешься сам до спины. И руку не помоешь, а она вся в черных разводах...
Уже смелее подхожу ближе и становлюсь за спиной так, чтобы не видеть его эрекцию.
Струйки воды текут по рукам на шорты и футболку, но я не обращаю внимания. Когда мне было плохо, Никита помог, его не остановил холодный душ. Я тоже потерплю, тем более вода сейчас теплая.
Стараюсь не замечать какие рельефные, выпуклые мышцы у него на спине, какие мускулистые у него плечи и какая крепкая шея. Концентрируюсь на своих руках.
Выдавливаю из дозатора гель и распределяю по спине и плечам. Вспениваю, скользя ладонями по гладкой смуглой коже. Осторожно обмываю ссадину на руке, снова скольжу вверх.
Не хочу, чтобы он это понял, но мне нравится его трогать. У Никиты и тогда было красивое тело, а сейчас стало еще лучше. Больше, крупнее. Руки сами собой добираются до затылка, перетекают по шее наперед, к ключицам. И обратно на спину.
Постепенно в ванной становится нечем дышать. Кажется, от нашего дыхания идет пар. Моего и Никиты.
Тело отказывается подчиняться, ноги слабеют и безвольно подгибаются. Руки гладят спину, плечи, шею. Внутри скручивается тугой узел и опускается вниз живота.
Внезапно Никита разворачивается, дергает меня за запястье и вжимает в стену. В живот упирается его твердый стоящий колом член.
— Я же тебя предупреждал, — Ник приближает лицо так, что наши губы почти соприкасаются. — Если еще раз придешь, выебу. Предупреждал, Маша?
Его слова гулко отдаются в висках в унисон колотящемуся сердцу.
— Ник, — облизываю губу, задевая его языком, — я просто хотела помочь...
— Ну так помогай, — хрипло говорит он, берет мою руку и накрывает свой гладкий, упругий ствол.
Мы оба стонем друг в друга, наше дыхание смешивается. Никита упирается в мой висок лбом, и нас обоих пробивает тысячевольтным разрядом. Я как наяву вижу вспыхивающие в воздухе искры.
— Давай, Маша, подрочи, — Никита несколько раз проводит моей рукой взад-вперед по напряженному члену и отпускает.
Дальше я сама повторяю эти движения, а он толкается мне в руку.
Толкается. Толкается. Толкается.
У меня кружится голова, подламываются ноги. Между ними становится горячо и мокро. Не понимаю, почему, если я трогаю Никиту, а не себя? И почему, чтобы тело наполнила истома, достаточно его рваного дыхания.
— Маша, Машка... — вырывается из мощной грудной клетки хриплое, — сильнее, Маш...
Быстрее вожу по члену, а сама не могу сдержать стон, потому что Никита заводит колено между моими ногами.
Теперь я не упаду. Он вжимает меня в стену бедром, и мне хочется потереться об него тем, что невыносимо горит, пылает. Доводит до изнеможения.
Все-таки ерзаю, так хоть немного получается укротить пожар, разгорающийся между ног. А сама продолжаю двигать рукой.
Головка члена наощупь шелковистая и скользкая, сам член горячий и твердый, и это сводит меня с ума. Никита вдалбливается мне в ладонь, я ерзаю по его ноге как самка в течке и ничего не могу с собой поделать.
Нас с ним как будто замотало в кокон, я не вижу ничего и ничего не слышу кроме прерывистого дыхания и хриплых стонов. Наших общих.
Ник хватает меня зубами за мочку уха, проталкивает руку между моей спиной и стенкой. Вдавливает в себя, делает несколько мощных толчков, и мне в руку ударяет горячая струя.
— Блядь, Маша... — хрипит Никита мне в ухо, кусает нижнюю губу, оттягивает.
Толкается еще раз, и еще, а я жадно вглядываюсь в его лицо.
Я никогда его таким не видела. Начинаю понимать Лию, которая была готова на все, лишь бы его еще раз таким увидеть. Наверное, это как наркотик, на который подсаживаешься с первого раза.
Никита открывает глаза, наши взгляды встречаются, и меня как будто окатывает холодной водой.
О чем я думаю? Что я вообще несу?
Какой наркотик?
Постепенно мир возвращается в прежнее измерение, пол и стены перестают качаться под ногами, и меня накрывает запоздалым страхом.
Что я наделала? Зачем я к нему пришла? Все равно так как раньше не будет, я для Топольского всего лишь одна из многих. Просто чтобы снять напряжение.
Сколько таких как я у него было? Десятки наверное закончились еще в лицее, сейчас счет наверняка перевалил за сотню.
Ползу спиной по стене вверх, Никита убирает колено. Поспешно свожу ноги, но стоять все еще трудно. В голове шумит, руки дрожат.
Никита берет мою руку, подставляет под водяные струи. Вода мгновенно смывает белесые подтеки. Как все между нами, как будто ничего и не было.
— Уходи, — говорит он, продолжая глубоко вдыхать и выдыхать. Его дыхание почти восстановилось, чего нельзя сказать обо мне.
Молча огибаю неподвижно стоящего Топольского, выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь.
Запираю свою дверь на защелку, стягиваю мокрые шорты с футболкой и падаю на кровать.
Зажмуриваюсь, силясь прогнать картинку, но перед глазами все равно стоит каменный член, толкающийся в мою руку как поршень. Я до сих пор ощущаю его твердость, каждую венку, гладкую головку.
Развожу ноги, оттягиваю перемычку белья. Накрываю рукой мокрую промежность, палец сам находит твердый бугорок.
«Маша, Машка...» — отголоском звучит в голове, и этого достаточно, чтобы меня захлестнуло оргазмом.
Когда в темноте звонит телефон, спросонья не смотрю на экран, отвечаю сразу.
— Мари, ты спишь? — Оливка всхлипывает в ухо, и я мгновенно просыпаюсь.
— Оля, — кричу в трубку, — Оль, ты где?