Я сама по ней ерзаю, хочу насадиться, но Никита качает головой. Дразнит, водит по клитору, раздвигает половые губы, надавливает на вход и снова соскальзывает.
Наклоняюсь, трусь сосками о его грудь.
— Никита, пожалуйста, — шепчу, проводя языком по нижней губе, — пожалуйста, я так хочу тебя...
Он не отвечает, всасывает язык и проталкивает в меня головку. Я лежу на его животе и груди, чуть приподнимаюсь, чтобы ему было удобнее войти. Поднимаюсь, упираясь в грудь Никите, и насаживаюсь до упора.
Клитор щекочут короткие волоски в паху. Двигаюсь, сжимая стенками член, приподнимаюсь и насаживаюсь обратно.
Никита просовывает руки под колени и надежно фиксирует. Теперь он сам приподнимает меня и насаживает. Приподнимает и насаживает. Поднимает и насаживает...
Мы впервые занимаемся сексом без презерватива. От этого ощущения полнее, ярче. Головка ласкает изнутри шелковые стеночки. Сжимаю их, и Никита стонет, запрокинув голову.
Насаживаюсь резче, интенсивнее. Никита с шипением опускает меня на себя, наше рваное дыхание заполняет больничную палату.
— Давай теперь я, ты устала, — Ник тянет меня вниз. Послушно поддаюсь и прогибаюсь в пояснице.
Его ладони ложатся на ягодицы, сдавливают. Короткий звонкий шлепок, член внутри дергается, отчего удовольствие волнами расходится по телу. Перед глазами вспыхивают яркие всполохи.
В темноте ощущения обостряются. Я не вижу Никиту, но его частое дыхание, хриплые стоны, шлепки доводят до крайней точки возбуждения. Кажется кровь сейчас закипит от перегрева и погонит по венам кипяток.
Никита ловит губами соски и вколачивается снизу, сжимая ягодицы.
С каждым очередным толчком вскрикиваю и получаю новый шлепок и толчок. Возбуждение привычно закручивает невидимую спираль, по которой я взбираюсь все выше и выше. И когда смоченный слюной палец нащупывает чувствительную горошину клитора, достигаю вершины и взрываюсь.
Рассыпаюсь на тысячи осколков. Проваливаюсь в обжигающе ледяную воду, выныриваю, и легкие заполняет пышущий жаром воздух.
— Теперь я, — слышится в подсознании. Там что-то щелкает, и я наощупь нахожу щеку Никиты. Она колючая, ласкаю ее подушечками пальцев.
— Ник, ты помнишь, мы без презерватива...
Он молча кивает, скрещивает руки на моей спине и загоняет член как можно глубже.
— Маша, отпусти...
Послушно расслабляюсь, обмякаю. Никита догоняет меня в несколько сильных толчков, выдергивает член, и стреляет мне в живот горячими струями спермы.
Обессиленно сползаю и опускаюсь рядом. Ник шумно дышит, но у него хватает сил дотянуться до изголовья, взять полотенце и обтереть мне живот. Притягивает к себе на грудь, я с удовольствием прижимаюсь к разгоряченному телу.
— Я тебя люблю, Мышка, просто пиздец как люблю, — надтреснутым голосом говорит Никита. — Никогда не переставал любить, ни на секунду.
— И я тебя, Никит, — шепчу, целуя мускулистое плечо, — и я не переставала.
Он находит мою руку, на которой по прежнему надет браслет. Я о нем и думать забыла. Берется обеими руками за ободок, с силой надавливает, и браслет ломается с неприятным треском.
Никита отбрасывает обломки в сторону, обнимает и зарывается руками в мои волосы.
— Надо поспать, Мышка, — бормочет он в макушку, — а то я уже опять трахаться хочу.
— А что, у тебя возбудитель входит в протокол лечения? — спрашиваю ехидно и тут же целую в шею.
— Тебя так легко обмануть, Машка. Это были таблетки от укачивания. Я хуево самолеты переношу, а летаю много, — сонно хмыкает Никита, прижимая меня еще крепче. — Спи. Жена...
Он улыбается, и уже через минуту его дыхание выравнивается, становится мерным и ровным.
— Сам ты муж... — тоже улыбаюсь. Целую в грудь, прижимаюсь щекой и закрываю глаза.
Эпилог 1
Спустя три недели
Маша
— Я здесь подожду, — Никита останавливается в больничном коридоре, — сама иди.
— Ты что, его боишься? — подначиваю мужа. Я знаю, как его задеть, он сразу хмурится, хоть и делает безразличное лицо.
— Просто не хочу вам мешать.
Но меня не обманешь, я знаю, что Никита старается оттянуть встречу. У моего отца к нему много вопросов, и он обещал их все задать вживую.
— Как он мог, засранец этот? — психовал отец на камеру. — Он же у меня руку твою просил, чтобы я жениться на тебе позволил. Если бы я знал, что он собрался позволить этому борову себя угробить, хер бы разрешил.
— Перестаньте, — пробовала я его успокоить, — вам нельзя волноваться.
Но пытаться остановить разъяренного Шведова то же самое, что просить торнадо подуть легким морским бризом.
— Сказал бы, что собирается тебя не женой своей сделать, а вдовой, пошел бы на три буквы сходу и пешком.
Так что нежелание Никиты выслушивать проповеди от Шведова я прекрасно понимаю. Но еще больше понимаю, насколько бесполезная затея его избегать.
— Ладно, — пожимаю плечами, — как хочешь. Все равно он захочет с тобой поговорить.
Ник уже совсем поправился, и мы прилетели навестить Шведова. Отсюда полетим к родителям, Андрей взял с нас обещание перед отъездом. Он вернулся домой, чтобы успокоить маму, которая места себе не находила. Мы так и не сказали ей правду, она думает, что Никита на спор решил подраться с Коннором на октагоне.
Открываю дверь и вхожу в палату. С удовольствием отмечаю, что отец сидит в кровати, а не полулежит на подушках как раньше. Цвет лица у него вполне нормальный, и он больше не пугает своим сходством с киношными ожившими мертвецами.
— Ты что, одна? — вместо приветствия говорит Шведов, выпрямляясь и откладывая планшет. Точно работал, а ведь врач запретил! — А зять мой где? Зять, блядь...
Судя по выражению его лица Никита правильно поступил, оставшись в коридоре. Но разве это интересует Сергея Дементьевича?
— Он там остался, — киваю на незакрытую дверь, — чтобы нам не мешать. А вы работаете? Вам же ваш лечащий врач запрещает! Нельзя нервную систему перегружать.
— По сравнению с моим зятем это не нагрузка, а так, детский лепет, — отец отбрасывает планшет и раздраженно зовет: — Зять, иди сюда.
Никита входит за мной с непроницаемым видом. Шведов складывает руки на груди и сводит брови на переносице.
— Ну и как это называется? Ты какого хера руку дочки моей просил? Почему Соболеву ничего не сказал?
— И вам добрый день, Сергей Дементьевич, — на лице Никиты ни один мускул не дрогнул.
— А если бы эта тупая обезьяна тебя инвалидом сделала, моей дочке пришлось бы за тобой до конца дней судно выносить? — кипит Шведов. Никита вскидывается и так же зло отвечает:
— Не пришлось бы.
Они сверлят друг друга яростными взглядами, и я встаю между этим перекрестным огнем.
— Папа, пожалуйста, успокойся, — беру Шведова за обе руки, — все закончилось хорошо. Андрей успел и этот ваш Соболев тоже...
Теперь его глаза обжигают меня, и я лишний раз подмечаю, как они у нас похожи. Интересно, у меня тоже так получается зыркать? Вряд ли, тогда ко мне точно никто на километр не посмел бы приблизиться.
Мы смотрим друг на друга, Шведов глубоко дышит. А до меня только сейчас доходит, что я назвала его папой. Вслух. Я все это время приучала себя называть его мысленно папой или отцом, и сейчас само вырвалось.
— Как ты меня назвала? Я не ослышался? — он сдавливает мои руки в широченных ладонях. Про Никиту и думать забыл, глаз с меня не сводит.
— Нет, — и я не отвожу, — я давно хотела. Не могла решиться, не получалось...
— Почему? — он странно хрипит. — До сих пор тошно?
— Нет, не поэтому, — подаюсь вперед, не хочу, чтобы он так думал. — Я просто... просто стеснялась.
Последние слова говорю шепотом, но он все равно слышит. Закрывает глаза, шумно сглатывает. А когда открывает, в них уже говорит совсем другой огонь.
— Доченька моя, — притягивает за плечи и целует в макушку. Обхватывает обеими руками, и я оказываюсь как в коконе. — Ты меня правда простила?
Никита отходит к окну и отворачивается. Я киваю. Да, правда. Давно.
— Я тебе позвонила, когда они... Когда меня обвинили, что я деньги украла. А ты в реанимацию попал. Я так испугалась...
Шведов гладит меня по голове, прижимает к твердой груди, и я ловлю себя на том, что мне намного легче говорить ему «ты» чем сухое отстраненное «вы».
— Прости меня, доченька, прости. Ты так нуждалась в моей помощи, а я умудрился вляпаться в эту ебу... гребанную аварию.
— Ты помог, папа. Ты Никите помог. Если бы не Соболев...
— Соболеву полицейский знакомый информацию слил, — говорит отец, не разжимая рук, — он сам бы не узнал. Зато он выяснил, кто всю эту ху... В общем, кто был выгодополучателем всего того дерьма, в которое вы влезли, дети мои.
Он смотрит на Никиту, тот разворачивается на сто восемьдесят градусов и вперяется вопросительным взглядом.
— Кто? — меня тоже раздирает любопытство.
— Оливер Дуглас, руководитель службы безопасности университета. И он же то ли двоюродный, то ли троюродный дядя Саймона. Они вместе это все организовали. Конечно, Дуглас был не один, его прикрывали. Он устраивал тотализатор, а племянник занимался вербовкой. Если бы твой муж не сделал из него овощ, клянусь, я бы сделал это сам.
Прикрываю глаза. Саймона Демон заставил прыгнуть с крыши. Он прыгнул, но неудачно, повредил позвоночник. И теперь прогнозы врачей самые нерадужные.
Не могу сказать, что мне жаль Саймона, но и радоваться тоже не хочется. Никита рассказал мне, как обратился за помощью к Соболеву. А потом просил его за Элфи и Феликса. И я попросила. За Райли. Не ради него, ради Оливии.
Отец рассказал, что Соболев нашел всех. И тех, кто финансировал Игру тоже. Тайный клуб был лишь верхушкой айсберга. Выяснилось, что учредители иногда делали заказ на определенный сценарий, который и воплощал в жизнь Саймон.