Лишь когда стемнело окончательно, Корвич оторвал заспанное и заплаканное лицо от ладоней и увидел вдали яркий мелькающий огонёк. Это горел костёр, тепло от которого заблудший юный сноходец ощущал всем своим нутром даже на расстоянии километров.
Во тьме ничего не было видно, некоторые участки Корвич буквально преодолевал ползком на ощупь, а когда добрался до лагеря Гуру, уже занималась заря, и костёр угасал, но в предрассветном холоде ещё чувствовалось тепло красных углей.
Корвич замер за бревном, и уже собирался раскрыть себя, как за уцелевшими деревьями показался силуэт учителя. Корвич приподнялся, чтобы лучше видеть его, и обнаружил у костра Брома, лежащего без сознания. Две части единой фрески лежали рядом с ним.
Учитель затоптал угли, затем присел у головы Брома так, что Корвич отлично увидел задумчивое лицо Гуру. Он проверил пульс здоровяка и неудовлетворительно покачал головой, делая выводы, о которых быстро догадался и Корвич, заметив на траве растекающееся блестящее тёмное пятно под умирающим товарищем.
– До бреши ещё пару дней пути, – задумчиво и тихо проговорил Гуру.
Ни Ньютон теперь, ни Корвич тогда не понимали, с собой ли говорил учитель, или с умирающим Бромом.
– Едва ли ты дотянешь, дружище…
Никто из них не понял, в какой момент в руке Гуру оказался безобразный ключ-клинок, хорошо известный обоим, и сердца их замерли, а малолетний Корвич даже закрыл рот руками.
– Твоих братьев больше нет, вскоре не станет и тебя, – учитель говорил это без сожаления, совершенно спокойно, точно умирал не человек, доверившийся ему, а камикадзе, которого он заранее готовил к смерти, хотя это было не так. – Не хотел я, чтобы это был ты… – Гуру положил тяжёлую большую ладонь на плечо Брома, и только теперь на его акульем лице застыла скорбь. – Да и вообще, чтобы это был кто-то из вас. Но эта птаха куда-то запропастилась… Чёрт. Не хотел я, ведь мы вместе столько прошли…
Всё это было не похоже на учителя. Он был и решителен и подавлен одновременно, и, судя по всему, говорил всё больше сам с собой, чем с беспомощно и беззвучно открывающим рот Бромом.
– Но, не смотря на то, что это конец твоего пути, друг, – с внезапным воодушевлением заговорил Гуру. – Имя твоё будет жить в памяти наших потомков, а сила твоя и несокрушимая воля ещё послужат высшей цели!
Гуру обхватил рукоять клинка обеими руками, вознёс остриё над Бромом и низко забормотал нечто переливистое и невнятное.
Слетающие с уст учителя звуки Ньютон не мог отнести ни к какому из земных языков, не был он похож и на общий язык мира снов. Слишком древний язык и слова на нём звучали как заклинание, от которых сквозь память Корвича Ньютона охватила дрожь.
Последний звук слетел с губ учителя, и клинок обрушился на Брома, с сочным звуком пронзив плоть. Гуру задрал голову. Его лицо преобразилось не то экстазом, не то блаженством, рот раскрылся, а окровавленные руки метнулись к фреске, и та занялась серебристо-синим сиянием. Это сияние оплело руки учителя, пронеслось по его предплечьям к груди, и оттуда, через клинок к телу Брома, обволакивая его тонкими паутинками света. Сияние соединяло артефакт, Гуру и его мёртвого товарища несколько минут, и лишь когда свет внезапно погас, голова учителя опустилось. Он застонал и бессильно повалился куда-то в сторону.
Учитель долго лежал на земле, тяжело дыша. Его могучая спина вздымалась, точно земная твердь, под которой вот-вот взорвётся ядро. Но постепенно дыхание пришло в норму, Гуру поднялся на ноги, вытащил из мертвеца оружие убийства, подобрал свой рюкзак и, чуть пошатываясь, зашагал прочь.
Корвич выбрался из укрытия лишь когда окончательно рассвело и запели птицы. Воздух пропитался терпким запахом дыма и крови.
Подойдя к телу Брома, Корвич не смог узнать товарища. Тело здоровяка высохло до костей, так что одежда на нём потеряла форму. Серое лицо исполосовали сотни морщин и многочисленные складки. На месте глаз и рта обожжённые чёрные дыры. Тело не пахло и не разлагалось – нечему было. И даже мухи это чувствовали и проявляли больший интерес к разгорячённому Корвичу, кусая его в шею и лицо прямо сквозь корочку высохшей грязи.
На этом видение не закончилось, но Ньютону хватило всего секунды, чтобы увидеть, как Корвич несколько дней преследовал Гуру, не упуская учителя из зоны досягаемости, но и не обнаруживая себя, всё ещё терзаясь догадками о том, что всё-таки произошло. А после выбрался через брешь следом за ним и вернулся в мир снов растерянный, сбитый с пути и преисполненный смятениями.
* * *
Видение оборвалось, и Ньютон снова оказался на пустом перекрёстке, огороженном бетонными домами, омытыми пурпуром заката. Глаза самурая были по-прежнему спокойны, а рука, до того момента вонзённая в грудь Ньютона, теперь смиренно покоилась на поясе. Наоки улыбнулся одними уголками глаз, одобрительно кивнул и отступил назад.