Гуру только искоса глянул на пленника, держащего в скованных руках надкусанную галету и пустую жестянку, и ничего не сказал.
– Эдем состоит из локаций, лишённых своих артефактов, – Корвич глядел на Ньютона уже почти двумя глазами – опухоль спала.
– То есть, Эдем разрастается каждый раз… – задумчиво заговорил Ньютон.
– Каждый раз, – продолжил за него пленник. – Как подобные вам приходят разорять локации. Вы воруете артефакты, а локации как-бы проваливаются под мир снов, в Эдем, и образуют новую реальность.
– Брехня, – вмешался всё-таки Гуру, плюнув кашей от возмущения и, утерев губы ладонью, добавил. – Это западня, а не новая реальность. Ещё одна ловушка мира снов. Чтобы авантюристы вроде нас сгинули здесь и больше не лезли, куда не нужно. Эдем – это никакая не реальность! Это всего лишь состояние крайне глубокого сна, из которого сложно выйти. И только!
Почти минуту никто не решался ввязываться в спор, как вдруг Корвич ехидно улыбнулся.
– Да неужели? – протянул он.
Гуру бросил на него недобрый взгляд.
– Тогда как ты объяснишь чувство голода? – нахальным тоном продолжил расспрашивать учителя бывший ученик. – Слабость, сонливость, боль? Как ты всё это объяснишь?
– Я уже объяснил, – ответил Гуру. – Обычная психосоматика. Разум верит – тело чувствует. И наоборот.
– Но почему фрукты на деревьях съедобные?
– Биас – создатель этого места, воображал их съедобными, – в голосе Гуру сквозило нетерпение. – Вот они и для нас съедобные.
– А как ты объяснишь это? – Корвич указал в небо, где всё ещё кружил одинокий орёл.
– Что именно? – нехотя взглянув на птицу, спросил Гуру.
– Они живые! Птицы, звери, деревья! По-твоему, они тоже проекции, созданные тем, кому принадлежало это место?
– Именно!
Ньютон с Хосе перебегали глазами с одного спорщика на другого.
– Тогда скажи, почему они имеют свою собственную волю? – не унимался Корвич. – Живут, охотятся?
– Да с чего ты взял, что у них есть воля? – вскипел Гуру.
– А с того, что после смерти человека все созданные им проекции одушевлённых существ исчезают вместе с ним! Тебе ли не знать! – серые глаза пленника блеснули странным воодушевлением. – Если мы всё ещё в мире снов, то есть в его «западне», как ты говоришь, тогда почему нас повсюду окружает жизнь?
– Да нет здесь никакой жизни! – Гуру окончательно рассвирепел и телом подался на Корвича. – Не неси ересь, идиот! Всё вокруг – иллюзия, чтобы мы никогда больше не проснулись! Птицы, звёзды, фрукты, – учитель замахал вилкой в разные стороны, отчего Хосе с опаской отпрянул от него. – Зверушки, ящерицы, гигантские грибы – всё просто очень искусная иллюзия, которая играет с нашим сознанием!
– Да? – Корвич скалился самоуверенной златозубой улыбкой. – Тогда зачем ты ешь? А? Ну, раз ты знаешь, что всё это иллюзия – попробуй не есть! И посмотрим, что с тобой станет через два-три дня.
– Я же сказал: психосоматика! Ты знаешь, что это такое, тупица?
– Знаю. Дешёвое словечко, которым…
– Просто это очень убедительная иллюзия! – не дал договорить ему Гуру. – Настолько убедительная, что даже зная об этом, мы не можем пересилить своё сознание, пока не найдём колодец и не почувствуем живую энергию мира снов.
– А смерть – это что тогда? Тоже иллюзия?
– Если убедить мозг в смерти, он отключится. А без мозга тело не живёт.
– Эх, Гуру, Гуру, – Корвич сокрушённо покачал головой. – Ты как сновидец – видишь то, во что веришь, но не веришь тому, что видишь. Циничный старик. Ищешь подоплёку там, где её и нет. И всему даёшь абы какое объяснение, лишь бы казаться учёным в глазах своих прихвостней.
От последних слов даже смуглый Хосе оскорблённо покраснел, как помидор, и едва не бросился на пленника с вилкой. Но Ньютон вновь остановил его.
Гуру недолго пилил взглядом Корвича, а затем, без обиды или гнева, а лишь с разочарованием, ответил:
– А ты, сопляк, как был бездарем, так им и остался, – он обмакнул галету в жир, размазанный по банке, и закинул в рот. – Я думал, ты чему-то научишься с годами, но нет. Бездарный и ленивый мальчишка, летающий в облаках… Уверен, будь я хоть трижды Гуру, перед смертью меня будет мучать вопрос: как ты вообще выжил в мире снов с таким легкомыслием?
Улыбка сошла с лица Корвича, и его взгляд, как и сиплый голос, неожиданно похолодел:
– Выжил, потому что вовремя перестал быть твоим прихвостнем. И потому что ты не успел принести меня в жертву, как остальных.
Гуру презрительно ухмыльнулся в один бок и, ничего не ответил, только стал активнее наполнять рот хлебными крошками.