Ньютон подскочил на ноги. Он стоял в оцепенении, пока глаза Хосе не закрылись, а дыхание не стало тихим и ровным от очередной дозы морфия, введённой Аней, и лишь тогда он ушёл к берегу, мысленно проклиная всё на свете.
Ледяной отрезвляющей водой он смывал с лица засохшие серые корки. Затем поднимался, видел в воде своё размытое отражение и наблюдал, как течение уносит грязь.
Внезапно Ньютон почувствовал на своём испачканном плече чьё-то прикосновение и едва не оттолкнул неизвестного. Но вовремя опомнился. Это оказалась Аня.
– Ты как? – спросила она, старясь заглянуть ему в глаза, которые он тщательно отводил в сторону.
Ему хотелось рассказать ей обо всём. Выпалить всё, как на духу. Сказать, что это его вина, что это он позволил Корвичу уйти, и что из-за этого Хосе погнался за ним и упал. Сказать о том, как Корвич склонился над обрывом и глядел на распластавшегося на камнях малыша с ехидной улыбкой. И во всём, во всём виноват только сам Ньютон. С самого начала он, однорукий недотёпа, только и годился на то, чтобы держать несчастного Хосе. Держать, подобно мучителю, не способному разделить и долю незаслуженных страданий малыша.
Но вместо всего этого Ньютон только подобрал под себя всё ещё трясущуюся исцарапанную руку и сжал онемевшую от холода ладонь между коленями и животом. Рука всё ещё казалась испачканной кровью и гноем Корвича.
– Ты как? – повторила вопрос Аня.
– Цел, – ответил Ньютон, не отводя взгляда от бесформенного солнца, угодившего в речную рябь.
– Я вижу, но… – девушка помедлила. – Как ты?
Больше Ньютон ничего не смог ответить.
Аня упрашивала Гуру не сниматься с лагеря, пока не удастся остановить кровотечение:
– При переходе оно усилится. Он истечёт кровью!
Но Гуру был непреклонен.
– Так и так истечёт, – тихо говорил он, спешно накладывая шину. – Бедренные вены перебиты. Мы это не зашьём. Благо хоть артерия цела. Я не могу остановить кровотечение. Только замедлить.
– Тогда сделаем хотя бы носилки. Чтобы уменьшить давление на ногу.
– Нет времени.
– Гуру!
– Если поторопимся, всё обойдётся. Я сам его понесу.
Гуру затянул жгут. Хосе всхлипнул сквозь сон. Учитель оставил ногу в покое, переместился к голове малыша и привёл его в чувства.
– Хосе, – позвал он жёстким менторским тоном, отчего плавающие зрачки малыша на мгновение задержались на месте.
– Маэстро? – слабо откликнулся он.
– Нужно выдвигаться, дружок, – неожиданно мягко, как никогда, произнёс Гуру и погладил Хосе по слипшимся волосам.
Затем учитель поднялся, держа остатки верёвки, и подозвал Ньютона с Аней.
– Помогите мне закинуть его на спину. Возьмите немного еды, воды, остальное бросайте здесь. Аня, артефакт при тебе?
Девушка кивнула.
– Хорошо. Поспешим.
* * *
Ньютон опережал остальных на несколько десятков метров. Теперь он расчищал путь, отчаянно растаптывая высокую зелёную траву.
* * *
– Гуру, ему хуже и хуже. Кровотечение усиливается.
Гуру молчал. Только его шумное дыхание звучало над морем остролистой травы, расстелившейся от горизонта до горизонта.
Руки Хосе, привязанного к могучей спине учителя, безвольно качались, а голова лежала на мокром от пота плече Гуру. За дрожащими веками виднелись болезненные белки.
– Гуру ты слышишь? – не унималась Аня.
– Слышу, – едва различимо ставил в очередной громкий выдох Гуру.
Он оскалился, подправляя на себе малыша, и ускорил шаг.
* * *
Ньютон шёл, превозмогая усталость, боль от молочной кислоты, от ушибов по всему телу. Аня тоже выглядела измотанной и смотрела только себе под ноги, где следом за Гуру на зелёной траве оставались красные капли.
* * *
Несколько долгих часов, полных немой ярости и оглушительного страха, они пробирались через заросли, не видя ничего, кроме подслеповатого солнца, скользившего за мутной пеленой туч. Где-то за их спинами, в покинутых ими горах снова бушевала гроза.
* * *
Когда последний громовой раскат пронёсся над безграничным пространством и ровное свинцовое небо внезапно смолкло, Ньютон в очередной раз рванул вперёд сквозь остролист и повалился на что-то мягкое. Что-то под рукой мерно зашуршало. Он открыл глаза и понял, что лежит на мелкой гальке.