«Полный провал! — думал уныло Владимир. — Боков, конечно, всеми силами и средствами будет теперь защищать подземный способ осушения. Если на Кедровском месторождении применят вертикальные скважины, его докторская во многом проиграет. Он, конечно, может сосредоточить внимание на других карьерах — благо в Союзе подземную систему осушения еще широко используют, — но ведь Кедровский разрез — крупнейший в стране. Бокову очень хочется, чтобы его идея прошла именно здесь. Нужна красивая упаковка для товара. Дабы товар этот бросался в глаза!
Ну а Зубарев? Почему он против? Загадочный человек этот новый директор института. Оверкина утверждает, что двенадцать лет назад, будучи в составе экспертной комиссии министерства, Зубарев поставил свою подпись под подземной схемой осушения Кедровского разреза. Ну, а теперь — защищает честь мундира? Он, мол, — человек слова. Вздор! Всегда можно перестроиться. Было бы только желание...»
По улицам сизыми буклями змеилась поземка, охлестывая стены домов густой мучнистой пылью. На остановке троллейбуса — у Владимирского собора — люди пританцовывали от стужи, грели дыханием руки.
Купив в киоске проездных талонов, Саша, уставший после экзамена в университете, пристроился к толпе. Из-за непогоды и оледенения автотрассы троллейбусы ходили нерегулярно. Саша рассеянно смотрел на изогнувшиеся от порывов ветра белые тополя на бульваре Шевченко, на толстые, словно обросшие клочьями ваты, телеграфные провода, проносящиеся в сизом дыму «Волги», «Жигули», «Москвичи»... Почему отец не помог Володе? Пусть Володя прав не во всем, но разве в его схеме осушения Южного участка Кедровского разреза нет рационального зерна? Взяли и перечеркнули все. Одним махом. В один присест. Научный руководитель — против, ученый совет — тоже. Ну и вдобавок ко всему — отец против. Бермудский треугольник. На отца, наверно, давили. Но ведь человек должен иметь свое личное мнение. А отца что-то не поймешь. В чью дудку он дует? Почему уклоняется от разговора на эту тему? Как будто Саша чужой в доме.
Подошел троллейбус — неприветливый, холодный, с белыми от плотной игольчатой изморози окнами. Саша забился в угол, положил на колени кожаный портфель с конспектами. Сегодня он «спихнул» последний экзамен по минералогии. Впереди — две недели каникул. Радуйся, друг, веселись... Однако радости не было.
Вот уже четвертый месяц, как Володя очертя голову уехал на край света. Прислал из Красноярска письмо. Моделирует на сеточном электроинтеграторе процесс осушения Южного участка скважинами. Не перевелись еще на этом свете добрые люди. Помогли с жильем и трудоустройством, дали электроинтегратор. Чужие люди помогли, а отец родной не захотел...
Саша расстегнул пальто, вытащил из внутреннего кармана конверт, в который уже раз принялся читать Володино письмо.
«Здравствуй, дорогой Сашок!
У меня — все нормально. Жизнь, откровенно говоря, спартанская, времени свободного — ни секунды, но порядок — как в танковых частях. По утрам, правда, башка трещит и глаза щемят, точно хрен тер. Ходил в больницу к глазнику. Говорит, это от работы при ярком электрическом свете, надо, мол, прекратить подобную практику. Я ему ничего не сказал. Поблагодарил и ушел. Ничего, обойдется и так. Переживу.
Ребята здешние — золото! Если бы не их доброе отношение ко мне, ничегошеньки я бы не сделал. Но больше всех помогла мне Аня Виноградова. Помнишь, я тебе рассказывал о ней? Замечательная девушка!
Где-то к весне закончу моделирование и выеду на Кедровский разрез. Думаю устроиться там на постоянную работу. Кем — не имеет значения. Хоть ассенизатором.
Отцу, пожалуйста, ничего обо мне не говори. У нас с ним разные взгляды на жизнь.
Ночью в автобусе, когда возвращаюсь домой, думаю о разном. Хочу разобраться в себе, в том, что произошло...
Как у тебя, Лександр свет Петрович, дела в университете? Вылечила ли тетя Фрося свой радикулит? Напиши, нет ли вестей от нашей Иринки. Очень соскучился по ней!
Извини за каракули — письмо пишу в автобусе. Подбрасывает на заднем сиденье чуть ли не до потолка. Брр, как холодно!..