Потом сел, как сидел, и сожрал сразу полугодовалого ягненка.
Хайреддин рассказывал, как его принял Грозный.
Хан кончил есть, вышел из шатра. Толпились, подходили батыри и беи. Сказал Девлет-Гирей: - Собака - московский царь плюет на нас!.. Ты, Шигай, поведешь Улу-Юз, Тараклы,- Урта-Юз, КичиЮз поведет хан Тявка. Впереди пойду я!
Запылал в солнце ханский малиновый в полосах халат.
- Привести русского!
Чужой рукой написал Девлет-Гирей Грозному ярлык: "Иду на тебя за Казань и за Хазторокань, а все ваше добро - переведу на прах".
Снимались шатры. Скрипели кибитки и кобзы. Сверкали колпачки и плоские круглые шапочки татар.
Клубились сплошным руном стада. Лился, как дождь, слитный цокот.
Цвела степь здесь; тронулась - процветет там.
Были звезды. Нет звезд. А если из того самого места, где стояла маленькая звездочка, Ай-Ханым теперь спустит нитку - шатра Девлет-Гирея уже не будет там.
Небо над степью - кованое, глухое. Ветер с полдня- красный и терпкий полынь мчит...
11
...Под теремами в гиблой холодной темноте томилась Аринушка. Вошли стрельцы, повели; торопились чего-то.
Подул ветерок, понесло будто рекой - сыростно. Повел ход влево и прямо, и вот - травка. Зажмурилась Аринушка, радостно пьет острый водяной дух.
Над нею - стена кремлевская. Нависли грозно машикули, торчат из бойниц самопалы, стрельцы на стене смолу ставят, ладонями кроясь, вдаль глядят. Стоит круг Москвы черный дым. Закричали со стены: "Идут!
Идут!" - Поволокли Аринушку. Тут взмыло до небес красное одеяло полыхнул по кровлям огонь...
Драл, спасаясь, царь со скарбом своим в село Коломенское. А в слободах уже резались татары. Мелькали их бараньи шапки и саадаки. Секли саблями кривыми чернеными, зажигали стрелами дома. Выл и бежал народ.
Били в три набата. Прутье железное, что кладено для крепости, в прах перегорало и ломалось от жара. Железо, как олово, разливалось по крышам. Плавились колокола, стекали на землю. Проливнем - в огонь - летело воронье...
НА МСКВУ!
1
Отовсюду стекались беглецы. В Кремле кипела работа. Царские хоромы давно уж были отстроены; ныне чинили стены, сколачивали приказы.
Вырос на выгорище городок малый, имя ему - Скородом...
Лежал в опочивальне смертно затосковавший Иоанн.
Трое зеленых кубчатых окончив положили на полу сеточку: лундыш-свет. Были стены убиты жарким бархатом. Перед образом Деисусовым стояла поклонная колодочка; раскрыто было харатейное евангелие на ней.
От лежанья смялся опашень - "зуфь синяя с петли серебряны". Читал Иоанн, держа в руках четки - рыбий зуб, да меру гроба господня - шелковую тесьму.
Была та книга: "Повесть некоего боголюбивого мужа, списана царю Ивану, да сие ведяше, не впадет в сети отъялых человек и губительных волков".Творился в ней извет на Бомелия, и были там такие слова: "Понеже русские люди падки на волхование, Елисей отвел царя от веры, возложи ему на наших людей свирепство, а к немцам на любовь преложи". В самом же конце было написано тою же рукою: "А как рад заяц, тенет избегши, такс рад писец, книгу сию списав".
Вздохнул Иоанн: - Заяц ты, заяц и есть!.. Ох, тяжко мне, тяжко! Хочу за грехи свои пострадать!..
Вошли Годунов и Елисей. Годунов сказал: - Государь, по слову моему, а твоему указу учали в Новегороде кабаки ставить, и ныне зделалось там воровство и убойство. А допреж сего такова у них не бывало. Помысли, государь, о своей вотчине,- от хмельных людей ни проходу, ни проезду нет!
Махнул Грозный рукой.- Недосуг! Ужо, поразмыслю!
Нахмурился, ушел Годунов. Распечатал Иоанн уста, что сургуч темен да ал: - Ведомо мне: живут в народе про житье мое слухи да подзоры,занимается-де царь чернокнижством, а всех безымянных людей на бога оставил. Ну, худо было бы, кабы я за них взялся!.. Сказывай, за чем пришел?
- Привели, государь, либерею переводить Веттермана с товарищи.
Встал царь.- Веди тотчас в тайник! А гороскоп составил?
- Неладно стали звезды,- посмотрел Бомелий в упор.- Посох-то, государь, возьми, может, в темноте сгодится...
Еще трое высоких кубчатых окончив положили на полу сеточку: свет-багрец.
Смутный бродил Шкурлатов у ворот Колымажных.
Стало сердце, что уголь рдян; опахнула грудь любовь-жалость неодолимая. Каючись, вспоминал горючие, синесветые глаза; не ведал, как избыть беду Аринушкину.
Воротился царь из бегов,- опять свели под терема боярышню. Крепки двери железные, цепи - в кольца проемные, замки - вислые, ухищренные; бережет ключи сизобровый Елисей...
Кинулся Шкурлатов к замочному мастеру Ивашке Драному.
Сидит на полу Ивашко с братом Еремкой. Кипит работа. Раскидан по избе слесарной снаряд.
Под руками - жильные струны, дрель с гирей, напилок да наверточек; горит медь прутковая, играет на солнышке слоистая пестрая слюда.
Изумился Шкурлатов: - Что за диво?
- Летуна ладим,- молвил Драной,- летать мыслим; глянь-кось! - И впрямь! - стояло на печи чучелко соколье, дрожала в привертных тисах слюдяная летальная снасть.
- Эх, летень-летало - ума не стало? - осерчал Шкурлатов.- Закинь, Ивашко, потеху,- докука есть!..
Повел речь: так-де и так. Поразмыслил Драной и гостя по плечу ударил: - Добро! Собьем замок!.. Завтра о полдень приходи с реки под башню Тайницкую. Ходы ж мне ведомы. Нарыл их, что крот, шалый царь!..
Ступил Шкурлатов за дверь,- из клети дьяк Гаврило Щенок вылез.Наказал ему большой боярин быть у Драных, смотреть за работой.
- Ох-ох-ох! - зазевал.-И сладко ж мне спалось! АН солживил: и вовсе не спал, все дознал, все, козел рыжий подслушал.
Молвил: - Ну-те, соколята, пойду-ка я красного квасу испить!..
3
Тяжко пали над головами косые низкие своды. Бросили по ним шаткие светы слюдяные фонари.
Стража ввела Иогана Веттермана с завязанными глазами и еще двоих с ним.
- Развяжите глаза! - сказал Иоанн.
Медленно и внятно заговорил Бомелий: - Идет про тебя, Веттерман, молва, что зело ты погречески и по-латыне знаешь. Желает царь перевести свою либерею. Дадут вам десять человек писцов. Царь, аки бог: из мала велика чинит. Коли переведете, как никто, пожалованы будете. Ну, гляди, какие тут книги есть!
Был Веттерман рыжебород и благообразен. Степенно подошел к раскрытому сундуку.
- Плохое у тебя чутье! - засмеялся Иоанн и молвил Бомелию: - Сымай печати!
Забегал Елисей, обламывая свинец, раскручивая проволоку. Один за другим со звоном раскрылись сундуки.
Стоял Веттерман, прямой, как доска; забрал несколько книг на свет. Попались алхимические: Анонима Космополита- по-латыни и арабские: Алмамун и Алманзор. Взял еще. Были то: Ливиевы "Истории", Светониевы "Истории о царях" и Юстинианов кодекс на пергамине.- Затрясся Веттерман; вынимал, обдувал пыль, громоздил на полу горы; волосы у него ко лбу прилипли, забыл про царя совсем.
Иоанн глянул в глаза: - Што, переведешь?
Поднял Веттерман голову, подумал, задышал шумно.
- Государь, сокровища, равного сему, в мире нет. Но, если б дал ты мне даже все свое царство, и тогда бы не взялся. Ищи, кто поумнее,- бессилен тут разум мой!
- Нет, нет! Не умеем! - закричали немцы. Дрожа, смотрели на Иоанна, грозы ждали. Засопел царь выгнутым носом, скосились глаза медяные.
- Опасаетесь, не просидеть бы весь век за работой? Ладно, ступайте! Других сыщу!
Ударил посохом - высек искру. Вышли немцы. Плюнул вслед, захлопнул сундук.
В великом гневе прошел Иоанн к себе в опочивальню. Не ведал, на чем бы душу отвести.
Была у него забава: птенцам голубиным головы сворачивать, стоя на крыльце, суке меделяновой своей бросать.
Кликнул кравчего: - Подать мои два гнезда голубей кизылбашских!
Склонился тот, глаз на царя не смеет поднять!