В парикмахерскую, находившуюся вблизи Зоопарка, ввалились странные люди, грязные, усталые, точно пришедшие издалека. На них были черные овчинные шапки, выцветшие, зеленого сукна, кафтаны; у одного, высокого, оторван рукав, у другого - подвязаны платком зубы. Они с любопытством осматривались кругом.
Высокий внезапно засмеялся, указывая пальцем на одно из кресел. Хлопотавший подле него мастер сверкал молниеносной бритвой. Сидевший в кресле человек читал, нелепо вытянув перед собой тетрадь.
- Зуб дергани-ка! - обратился к мастеру человек с восковым лицом и подвязанной щекою.
- Ступай! Ступай! - рассердился тот. - Здесь не больница! Зубов не дерем!
- Допреж сего дирали, а ныне горды стали, - проворчал высокий, и все трое молча повернулись к выходу.
- Ну-ну, деревня! - краснея, закричал на высокого парикмахер и шепнул в стенное окошечко: - Петруша! Погляди, не стянули бы чего!..
В один и тот же час в разных местах, словно из земли, вырастали странные люди.
В учреждениях остановилась работа. Шире и шире раскручивал город судорожную спираль тревоги. Где-то возник и мгновенно оборвался трескучей скороговоркой - пулемет.
На Лубянке сплошной стеной перло войско. В него били с крыш, из подвалов, из окон всех этажей. Войско шло... Трижды кряду грохнула и смолкла пушка.
Больше не стреляли. В домах никого не было. Все бежали. Всюду была пустота.
"СЛУГА СПРАВЕДЛИВОСТИ"
Медленно, молча, двигалось войско Иоанна.
По Серпуховской дороге шли стрельцы; переходила мосты конница Ногайских степей, Терека и Волги; ползли гуляй-города, пищали полуторные и затинные, пушки-огненки, гауфницы-волкометы. Торчком стояли в воздухе кончары, шестоперы, пернаты и щиты.
Царь въехал в Кремль через Спасские ворота. На всем следы поспешного бегства. Пусто. Во дворце и теремах не было ни души.
Озирал Иоанн стены. Косились с них хмурые лица.
В пустом кабинете судорожно вздрагивал телефон.
Поворошил под столом кучу бумаги и непонятных плакатов, сел в кресло. Ржали кони. Трубили в отдалении трубы. Плыла синева за окном.
Стрельцы ввели пойманного человека. Это был снятый с бившейся уже машины пилот. Мягкая рыжая борода ярко горела от крови. Несло от кожаной куртки маслом. На Иоанна с любопытством уставились серые веселые глаза.
- Кто таков? - припадая на посох, спросил Грозный.
- Летчик.
- Приказный, стало быть? А куда ж бояре те сгинули?
Пленный пожал плечами и усмехнулся.
- И откуда вы взялись, мать честная?!.
- Как звать?
- Драной, Иван Иванович.
- Эк, сиганул!-вскипел Иоанн.- Был Ивашко- стал Иванович! Сказывай, в чем вера твоя?
За окнами возрастал трубный звук; временами он походил на рев страдающего животного.) Летчик сказал: - Вера моя: "бояр" твоих бить смертным боем, за волю народную страдать, за других душу свою положить!
Поднялся Иоанн, раскрыл рот, задышал, как рыба.
- Што же, вера сия - твоя токмо, али всех твоих товарищей?
Улыбнулся пилот.
- Одна у нас вера: с "боярами" всего света биться!..
И вдруг замолчал, прислушиваясь, и задорно, вполголоса запел: "Долой, долой монахов, долой долой попов!.." Наши идут! - чуешь, старик, а?
Наплывая откуда-то из-за реки, росла и ширилась песня:
...Ребята, не робейте!
Не страшно пасть в бою.
У Грозного отбейте республику свою!
Эх, вспомним ночь глухую,
весь в громе Перекоп.
Мы, время атакуя,
стрельцам ударим в лоб!
Полмира уж алеет,
и нас не проведешь.
Товарищи, смелее!
Опричнину - даешь!
"Лихая песня,- подумал Грозный.- Не тоже моим людям слушать!" Быстро подошел к пленному, взял его за плечи и пристально посмотрел в серые глаза. Секунду длилось молчание. Внезапно царь отступил и, серея лицом, стал пятиться к окнам. В то же мгновение в комнату проник сильный, ровно нараставший гул.
Небо полнилось упругим железным шумом и рокотало. С севера неслись два самолета; за ними глухо громыхали взрывы.
- Драные летят! - кричали в страхе, задирая головы, стрельцы.
- Отход! Трубить отход! - приказал Иоанн.
Заржали кони. Затрубили походные трубы. И тотчас же гневный, пронзительный рев и тяжелый топот покрыли все звуки и голоса.
По Никитской - через Красную площадь - в Кремль мчался слон, вырвавшийся из Зоопарка. Земля гудела.
Обрывки пут хлестали по трамвайным мачтам.
- Темба! Темба!- завопил Грозный, обращаясь в бегство, А слон уже бил хоботом стрельцов, все сокрушая и топча...
В это же самое время на всех площадях громкоговорители выкрикнули воззвание: - ГРАЖДАНЕ, УСПОКОИТЕСЬ!
- НЕТ НИКАКОЙ ОПАСНОСТИ!
- ЭТО ТОЛЬКО ВАШЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ - ОБМАН ЧУВСТВ!
И сейчас же стали появляться робкие фигуры, их становилось все больше. Вскоре центральные улицы запрудил народ...
Иоанн поспешно отступал в Замоскворечье. Быстро уходило войско, словно врастая в землю.
На Ордынке лежали стрелецкие трупы. Из них текла ржавая зеленая кровь.............
ШАХ И МАТ
1
С похода воротился Грозный, затворился в опочивальне; распалился лютым гневом на народ неведомо с чего. Поставил на Неглинной двор "для своей государевой прохлады". Горели на солнце терема, бежали по верхам фряжские травы, были узорочно вырезаны скирды и шатры.
Вот и стала опричнина за тыном крепким. На воротах- резные львы, заместо глаз - зеркала пристроены, сырости ради засыпали двор крутобелым песком.
И творили царские люди изветы.- Скакали по городу опричники,кричали: Даешь - изменников государевых!
В застенках и ямах денно и нощно мучили смердов, окольничих и бояр.
Тогда ж отписал Штаден, опричник, в немецкие земли: "Великий князь учинил таково, что ныне - по всей русской земле - один вес, одна мера, одна вера.- Только он один и правит, и никто ему в том не перечит: ни духовные, ни миряне. И как долго продержится сие правление - ведомо богу одному"...
Показался Иоанн народу - обомлели все: вовсе стар стал, волосы все порастерял.
Вновь затворился. И прошел слух: занемог-де тяжко.
И впрямь - стал он пухнуть, взошли по телу язвы да пухырй.
Давал ему Бомелий пить сало барсучье со струйкой бобровой: - не пособляло. С часу на час слабел царь.
Шел от него тяжкой дух.
Приводили к нему Аринушку, ставили подле кровати.
Глядела забытными невидящими глазами. Держал на царской груди ее руку Елисей. Заснул царь. Свели под терема Аринушку.
Тут стало в окне знамение: хвостатая звезда.
На другой день сказал Иоанн Бомелию: - Тяжко мне, Елисей! Хочу о судьбе своей гадать.
- Какой способ тебе люб? - спросил Бомелий. - Есть гонтия, або некромантия - для сего духов вызывать надо; есть катоптромантия - по зеркалу; есть миомантия - по писку мышей и крыс.
- По зеркалу,- сказал Иоанн и ступил на ковер нагова цвету; были выведены по нем золотом павы, олени да орлы.
Бомелий принес два бруска, поставил один противу другого, велел Иоанну смотреть: сам стал зеркала наводить.
Долго смотрел Иоанн, начали веки слипаться.- Почудилось: шла навстречу зеленая глубина водяная; вышел из нее скуластый великан и положил ему руку на плечо. Как бы вольяшной меди была рука, глаза смешок затаили. Походил на барса. Были на нем немецкие сапоги; густо трубкой дымил.
- Так-то! - сказал, и свежо от него морем запахло.- Заедино мы с тобой оба. Однако ж, смердишь ты, фу!..
И пропал.
На месте том увидел Иоанн волосатую руку; неловко расставляла она шахматы по доске. Черный король никак не стоял, качался и падал... Тут Бомелий схватил за рукав, от зеркала прочь оттащил.
- Не гляди, государь,- дурной час - лихое привидится!..
Молчал Иоанн. Все еще шла на него водяная зеленая глубина.