Она вскочила. Глаза ее метали молнии.
— Я не собираюсь выслушивать оскорбительную ересь. И попрошу тебя немедленно покинуть мой дом.
— Сядь! — бросил я, слегка повысив голос. — И прекрати лицедействовать. — Наталья села, кипя возмущением — на мой взгляд, слишком бурным. — Значит, так и намерена держаться этой линии? Но ты ведь умная женщина. Я не сцены разыгрываю здесь — из эдакого дешевого фарса. И не блефую, пытаясь тебя расколоть. Я уверен — понимаешь, уверен — в том, что сейчас говорю.
— В чем? — вскинулась она сердито. — В чем ты можешь быть уверен? И пристально поглядев на меня, неожиданно замялась и отрывисто произнесла, точно понуждая себя к нежеланной откровенности: — Твоя уверенность — пустые бредни сумасшедшего. Не знаю, что с твоим другом, но… но Тамара жива и здорова. Она мне звонила. Только сегодня.
Кто-то сказал, что лихие дела зловредно отражаются на облике человека. Чушь собачья. Я смотрел на нее отрешенно и восхищался — против воли, вопреки здравому смыслу и всем афористическим вещаниям. Природа не поскупилась: даже сейчас — с небрежно подведенными ресницами, со слегка встрепанными волосами и неподмазанными губами — она влекла к себе как воплощенный соблазн. Даже сейчас, когда я все знал. Я помотал головой, отгоняя наваждение, и грустно усмехнулся:
— Бедная Тамара. Все бродит несчастная неприкаянным призраком. И повсюду названивает. Значит, ты уже вернула ее с Барбадоса? И успела помириться? Когда — до смерти или уже потом, посредством спиритического сеанса?
— Что ты мелешь? — пробормотала она, округлив глаза.
— Глупо, правда? — продолжил я. — Прятаться за привидением и дальше действительно глупо, дорогая. Это уже перебор. Не могу не признать: идея была изощренная. Когда тебя осенило? Или так задумывалось изначально?
— Прекрати фиглярничать, — внезапно почти взмолилась она осипшим голосом.
— Я не фиглярничаю. В какой-то степени я и вправду восхищаюсь. В изобретательности тебе не откажешь. Тамара затеяла грязную и весьма опасную игру с боссами. И у нее были сильные козыри на руках. Какие — не скажешь? Нет? Ладно, это пока и не важно. Главное, ей не дали сыграть. Ее вырубили. Устранили. Убили, если без эвфемизмов, и перехватили карты. И вот тут-то самое примечательное. Узурпатор — или узурпаторы? — решил сокрыться за кулисами, оставив на сцене тень, фантом, призрак. Разве не здорово? Играет дух. По телефону играет. Звонит, диктует условия, называет выкуп. Боссы в бешенстве. Они рвут и мечут. И сдаваться не собираются. Мобилизуются все силы, чтобы разыскать и разделаться с вымогательницей. Все на уши поставлено. Но им и в голову не могло прийти, что они гоняются за бестелесным призраком. Ну никак. Ни грана подозрений. Ты ведь была прекрасно осведомлена о внутренней ситуации в банке, об отношениях, знала разные подробности почти о всех — ну по крайней мере ведущих сотрудниках. За годы тесного доверительного общения подружки невольно накачали тебя знанием. Ты была полностью в курсе. К тому же… Мне как-то сказали, что у вас много общего. Наверно, и манера говорить, и тембр, и родной воронежский прононс. В общем, ты хорошо вошла в роль. Да и откуда было им, недотепам, сообразить, что ненавистная врагиня навсегда покинула этот бренный мир.
Она тяжело поднялась, прошествовала к окну, раздвинула шторы, прильнула лбом к стеклу и глухо произнесла:
— Ты ошибаешься, Григорий, поверь. Тебя занесло. Говорю тебе: Тамара жива. Никто ее не убивал.
— Не продолжай, — досадливо перебил я. — Не стоит делиться лаврами с бывшей подружкой. Ведь столько хитроумных финтов придумано — неужто уступишь ей? Уже один тонкий ход со мной чего стоит. Подумать только, как ловко ты меня замешала в свою игру.
Она повернулась, но осталась стоять, прислонясь к подоконнику, и повторила уверенно и бесстрастно:
— Тебя заносит, Григорий. Никто тебя никуда не замешивал. Это ты сам куда-то замешался.
— Заносит? Однажды ты это уже говорила. Про мою богатую фантазию. Я помню. Но где уж мне, тугодуму. Я выкручивал мозги, но и вообразить не мог, какой глубокий смысл таился в идиотской провокации. Да-да, в той самой, с долларовым подношением в редакции.
— Значит, и это я устроила? — с вымученной усмешкой удивилась она. — Помнится, ты говорил о глупой акции. И кажется, даже выяснил, от кого исходило.
— Вот-вот, первое, что всплывает: глупость, несусветная глупость. Однако… Может, все-таки сама расскажешь? Нет? Будешь работать под дурочку? Ладно, изложу сам. Ты, похоже, немножко ошиблась в расчетах, да? Дело оказалось гораздо сложнее — и страшнее. Боссы Тамары — акулы. Но они не мелочны. Когда на кону большие деньги — а ведь речь идет о сотнях миллионов, — они не скупятся. Уже немало потратили и еще будут тратить, обеспечивая неуязвимость проворачиваемой аферы. Что для них эти подстраховочные выплаты — так, мелочь, толика огромного куша, и они готовы делиться. Но только не в этом случае. В этом случае они были уязвлены в своих лучших чувствах. Тамару они числили в клане — увидели в ней гнусную предательницу, поправшую принципы их специфической морали. С такими у них особый расчет. Таких у них принято наказывать — хотя бы для острастки других. И наказывать круто, жестко, бесповоротно. Ты боялась. Ты чувствовала, что они темнят. Они беспрестанно торговались. Выдвигали, видимо, различные оговорки — в общем, как-то тянули время, отодвигая выплату, в надежде добраться до подлой шантажистки. Не морщись. Это ведь не ты, это подлый дух Тамары, верно? Именно он, подлый дух, метался в поисках выхода — и до ужаса боялся. И тут на сцене появляюсь я со своими расспросами о Борисе. Нет, не сразу к тебе пришло озарение — конечно, не сразу. После первой встречи в домжуре ты вовсе не намеревалась продлевать наше общение. Но потом вдруг с чего-то передумала. Помнишь, как в тебе проснулась сестра милосердия и ты вызвалась залечивать мои раны?