— …Я, наверное, очень длинно рассказываю, — остановилась Клавдия, — и много лишнего.
— Все это не лишнее, — заверил Андрей Аверьянович, — это подробности, без них не обойтись.
В жизни человек совершает много опрометчивых поступков, говорит много лишних слов, но если пересмотреть, обдумать его жизнь, стараясь понять человека, окажется — все им сказанное и содеянное не случайно, идет от характера и проясняет характер, особенно то, что с точки зрения «здравого смысла» кажется лишним и опрометчивым.
Клавдия ничего не скрывала и не подправляла в своем прошлом. Чем больше слушал ее Андрей Аверьянович, тем крепче в том убеждался. Нет, она не фантазировала. Чего стоит этот диспетчер из плавотряда со своей доморощенной философией! Такого не сочинишь.
— А я было думала, что не то говорю, — смущенно улыбнулась Клавдия.
…В тресте, когда отчитывались о поездке к морским строителям, Шумейко промолчал, а у себя в рабочкоме заявил, что Баранова к важному делу отнеслась халатно: по документам диспетчера плавстройотряда и то видно, что у них простой, рабочее время не уплотнено, а Баранова это должным образом вскрыть не сумела. Зато успела поругаться с монтажниками и механиками на плавучей электростанции.
— Надо учесть печальный опыт и в следующий раз серьезнее подходить к подбору состава делегации, — заключил Павел Григорьевич.
Клавдия о нем скоро забыла: поступила команда — обеспечить самосвалы под бетон. Бригада Паршина приступала к заливке днища под новый резервуар, бетон должен идти непрерывно.
В восемнадцать ноль-ноль первый самосвал примет раствор на заводе, а дальше машины в течение суток пойдут одна за другой, цепочкой. К восемнадцати надо собрать шоферов, а в распоряжении диспетчера оказался только один автобус, который после работы должен еще отвезти в город служащих управления.
Клавдия села рядом с шофером. В зеркальце над ветровым стеклом ей виден был салон. Не торопясь входили пассажиры. Тяжело поднялась по ступенькам и села, заняв почти весь двухместный диванчик, Тертышная; бочком, держа руку на отлете, как фехтовальщица, скользнула меж сиденьями Ветохина. Кто-то курил возле автобуса.
— Погуди, — сказала Клавдия шоферу, — тянутся, как неживые.
Шофер нажал на кнопку, клаксон рявкнул басовито. Курильщик вздрогнул, Тертышная недовольно поморщилась.
Мелко семеня короткими ножками, последним подбежал к автобусу бухгалтер Шумейко. В левой руке он держал увесистую клеенчатую сумку, в правой — большое ведро с крышкой, помои с кухни. Павел Григорьевич откармливал к Новому году свинью.
— Трогай, — скомандовала Клавдия, когда Шумейко стал на первую ступеньку. Дверь за его спиной с треском закрылась, и машина сразу взяла хороший разбег.
— Тихо, — в сердцах крикнул Шумейко, — не дрова везешь, людей!
— За помои болеет, — сказала Клавдия, не оборачиваясь. — Давай, гони, у меня времени — в обрез.
Машина ходко бежала в гору, петляя меж мокрыми стволами деревьев, и вдруг — чих-пых — засбоила, затряслась мелко. Подсосав горючее, шофер выправил дело, по ненадолго: через пятьсот метров опять — чих-пых. Машина стала, шофер вылез из кабины и, выставив к хмурому небу заплаты на комбинезоне, стал копаться в моторе.
Клавдия нервничала. Она поглядывала на часы в машине, сверяла их со своими ручными, а сама думала, что же делать? Даже если бы машина не остановилась, она едва ли успела б развезти служащих по домам и собрать шоферов к восемнадцати ноль-ноль. А машина стояла, и шофер сверкал замусоленными заплатами. Наконец он выпрямился и захлопнул капот. Сел на свое место и виновато глянул на Клавдию.
— Барахлит, — сказал он, — засаривается. Бензин ни к черту.
«Водитель ты ни к черту», — подумала Клавдия, но говорить ничего не стала — тут словами делу не поможешь.
Мотор чихнул пару раз и заработал. Медленней, чем раньше, но без остановок, автобус пошел к перевалу.
Вот он наконец и перевал: впереди стеной стоит заштилевшее море, врезаны в него черточки пирсов. В ущельях уже копятся сумерки, а здесь, наверху, еще светло.
Машина прибавила скорость.
— Ну, милая, — обрадовался шофер, — теперь сама пойдет.
Клавдия в эти минуты соображала, как быть.
Когда автобус подкатил к развилке у нижней дороги, она сказала шоферу:
— Останови.
Он остановил.
— Открой двери.
Вышла из кабины и, подойдя к открытым дверям, скомандовала:
— Вылезайте.
— То есть как? — удивилась Тертышная.
— А так. Мне шоферов надо собирать к восемнадцати ноль-ноль.