— Вентерь тут ни при чем.
— Как ни при чем? А из-за чего же они на тебя кидаются?
Рано или поздно об этом надо было говорить. Стараясь быть твердым и благородным, Борис произнес:
— Я люблю Аннушку.
Раиса посмотрела на него через плечо, потом повернулась всем телом.
— Как это — любишь?
— Сердцу не прикажешь, — потерянно сказал Борис. И даже поморщился: слова звучали фальшиво и жалко.
— Значит, ты и со мной и с ней…
— Да нет, — он даже обрадовался, что может, не кривя душой, опровергнуть подозрения Раисы. — Совсем не то, что ты думаешь. Она даже не знает, что я ее люблю.
— А муж ее знает?
— Наверное. Семка ему сказал… Конечно, Семка, больше некому. Он видел нас вместе.
— Ничего не было, а Семка видел?
— Ну, как тебе объяснить? Ничего он не видел. Мы просто сидели рядом. — Борис очень хотел, чтобы Раиса поняла его, но чувствовал, что наталкивается на стену недоверия и нежелания понимать.
Раиса отвернулась и, глядя в темное окно, сказала:
— Уходи!
Борис медлил.
— Уходи! — повторила она. — Ты жестокий! Как это можно быть таким жестоким, как можно?! — В голосе ее закипали слезы.
Борис схватил со спинки стула свою куртку и выбежал из комнаты. В темноту ночи он вышел, как слепой. Постоял у крыльца, пока глаза привыкли, и пошел к морю. Оно лежало темное и безмолвное, не было ему ни конца, ни края. Борис сел у воды и долго сидел, опершись руками о песок. Кажется, первый раз в жизни всем своим существом ощутил он, как тяжело говорить правду.
11
В общежитии уже все спали. Борис прокрался на свое место, разделся, бесшумно лег. На рассвете встал вместе со всеми и занял свое место на байде.
Пока выбирали рыбу из ставников, глядеть по сторонам и разговаривать было некогда. Несколько раз лодки сходились, стукались носами, терлись бортами, и Борис совсем рядом видел Аннушку. Она сидела на носу второй байды в своей стеганой куртке, повязанная платком так, что видны были только нос и глаза. Борис кивнул ей, улыбнулся. Но она то ли не заметила, то ли сделала вид, что не видит его.
Когда гребли к берегу, Семка, усмехаясь, сказал Борису:
— Счастлив твой бог, что Генка тебя вчера не встретил, был бы ты бедный.
— А что я ему сделал? — спокойно спросил Борис.
— Ха, он еще спрашивает? — возмутился Семка.
— Ты ему наплел?
— У него свои глаза есть.
— Он тут вчера лаялся, — вмешался сидевший напротив Шевчук, — грозился тебе голову оторвать.
«Неужели опять бил Аннушку? — подумал Борис. — Может, она и платком так повязалась, чтобы новых синяков не показывать?» Он не удержался и спросил у Шевчука:
— И с женой скандалил?
— Скандалил, только не дюже: она его из своей комнаты препроводила и заперлась. Так он на тебя все лаялся. Шось ты ему казал такое, что он прилетел як скаженный.
— Ничего я ему не говорил, — уклонился Борис.
— Ни, шось казал, — усмехнулся Шевчук.
«Молодец Аннушка, — радовался Борис, — так и надо с этим идиотом Генкой, так и надо…»
На берегу уже ждала машина с рыбоприемного. Рассортировали улов, погрузили. Потом неспешно умылись, и как раз приспело время завтракать.
Аннушка вышла к столу гладко причесанная, но с припухшими от слез веками. Синяков на лице у нее Борис не обнаружил, а припухшие веки делали ее еще милей.
— Здравствуйте, Аннушка, — сказал он, подходя поближе.
Вместо ответа она в упор спросила:
— Вы чего там Жене наговорили?
— Да ничего особенного, — растерялся Борис.
— Кто вас просил?
— Вы же просили сказать, что не приедете.
— На воскресенье не приеду. А вы что сказали?
Рыбаки слушали этот разговор. Кто уже сел на свое место за столом, кто остановился на полпути.
— Я думал, как лучше, пытался оправдаться Борис, — ну, чтобы он понял, что вы и без него…
Аннушка смотрела на него злющими глазами. И все лицо ее сделалось злым, некрасивым, такого Борис не видел. Она не только не стеснялась, что их слушают, но даже обратилась к тем, кто здесь был, оглядывая всех поочередно:
— Он хотел, как лучше! Сказал Жене, что я к нему совсем не приеду. Женя примчался сам не свой, неизвестно что вообразил, — она остановила злые, полные слез глаза на Борисе. — Ну зачем вы лезете в нашу жизнь? Поругаемся мы, помиримся — какое кому дело! А вот теперь он возьмет и бросит меня! По вашей милости…
По щекам у Аннушки текли слезы. Борис не мог смотреть на них равнодушно.