Наконец зал снова наполнился людьми, экзаменаторы заняли свои места. Объявили диплом Надежды Шиловой, и она приколола на стенды свои листы. Андрей сразу сообразил, что это за спектакль: «Доктор Айболит» Чуковского. Мало того, что кукольный, еще и Айболит, которого тысячу раз рисовали малые и большие художники.
Он оглядывался по сторонам и прислушивался. Не было унылого молчания, не было скуки на лицах. На листы смотрели живо, и в зале стоял приятный шумок заинтересованности.
Андрею понравился больше других тот лист, где изображались суровые скалы и дикая река, через которую обезьяны, сцепившись хвостами и лапами, образовали мост, чтобы прошел доктор Айболит. Но рецензент, молодой, взыскательный, с лицом холеным и надменным, заметил, что здесь есть лишние подробности. Ему понравился другой лист. Он сказал, что здесь его подкупают лаконичность и выразительность решения. И хотя рецензент был ему несимпатичен, Андрей внутренне с ним согласился.
Пользуясь всего тремя красками, Надежда изобразила синее-синее небо, пирамиду, желто коричневую от древности, и пальму с коротенькой тенью. Только и всего. Но эта скупая живопись рождала ощущение зноя пустыни, бескрайности.
Надежду проводили аплодисментами, комиссия оценила ее диплом в четыре балла.
Андрей вышел из конференц-зала и стоял в сторонке, у киоска с надписью «Касса». Надежда сама подошла к нему.
— Поздравляю, — сказал Андрей и пожал ей руку.
— Вам понравилось?
— Очень.
— Правда?
— Истинная правда!
— Спасибо.
Она хотела быть серьезной, но не могла, улыбка все время растягивала ее пунцовые губы, тугие щеки пылали, и вся она лучилась счастьем.
— Надо позвонить маме, — сказала она, глядя на Андрея сияющими глазами. — Я из автомата. Здесь внизу. Пойдемте?
Они сбежали по лестнице к телефону, висевшему слева от выхода. Рядом с автоматом была ниша с окном на набережную. В нише стоял гипсовый мужчина в костюме прошлого века, с восточным лицом, задумчивый, красивый. Лицо его было знакомо Андрею, но он никак не мог вспомнить, кто же это? И зачем он стоял в этой нише?
Надежда бросила монетку в автомат, набрала номер и повесила трубку.
— Занято, — сказала она, не отнимая руки от трубки. — А вы знаете, как у нас называют мальчика с усиками?
— Нет, не знаю.
— Кактус.
Андрей рассмеялся.
— Правда, смешно?
— Смешно, — согласился он.
Она опять набрала номер и, кося серым глазом на Андрея, ждала.
На том конце провода ответили, и она встрепенулась.
— Мама? Мамочка! Защитила. Хорошо! Да, да, спасибо.
Повесив трубку, Надежда вопросительно посмотрела на Андрея.
— Вам, наверное, сегодня хочется побыть с мамой, — сказал он, — с друзьями, и я…
— Нет, нет, — быстро возразила Надежда. — Мама с работы вернется поздно, пируем мы завтра, а вы мой гость сегодня.
Они посидели еще в зале — посмотрели несколько дипломов и отправились бродить по городу.
Они шли куда глаза глядят. По крайней мере, так казалось Андрею. Свернули в узкий, как ущелье, переулок, потом оказались на широкой, но малолюдной улице.
— Мы куда-нибудь идем или просто так? — наконец спросил Андрей.
— Я люблю здесь ходить, — ответила Надежда. — И этот узкий переулочек люблю, и эти линии. Сейчас выйдем на Большой проспект и пойдем к гавани: там просторно.
Она знала, куда шла, Андрею было все равно. Ему тоже понравились и этот переулок, из которого видна только узкая полоска неба, и Большой проспект с широкой аллеей посредине. Он с интересом смотрел вокруг и слушал Надежду.
Она рассказала о том, как их с мамой эвакуировали из осажденного Ленинграда, а отец остался в городе: писал плакаты и этюды для будущей картины — он был художник. Картина осталась недописанной: отец умер в сорок третьем.
— А у меня отец жив, — сказал Андрей, ощутив потребность рассказать о себе, — а мама умерла. Когда мне было пятнадцать лет. Пришла с работы на перерыв, легла и умерла. Инфаркт.
— Вы живете с отцом? — спросила Надежда.
— Он все время в разъездах — нефтеразведка. Я с бабушкой. Рос с бабушкой. А сейчас и я много езжу: соревнования, сборы.
Андрей не часто и не очень охотно говорил о себе, а тут разговорился. Даже о Дорохове рассказал. Вдруг вспомнил о Дорохове и почувствовал, что соскучился без него и без его машины.
Николай Николаевич Дорохов был давний друг семьи Дугиных, хаживал в дом еще в ту пору, когда жива была мать. Дядя Коля трепал рослого Андрюшку за вихры, вел с ним глубокомысленные разговоры, делал вид, что говорит с мальчишкой «на полном серьезе». Это подкупало Андрея, и он привязался к Дорохову. Потом дядя Коля куда-то уехал и несколько лет не появлялся в квартире Дугиных.