— Я буду стараться. Всю жизнь буду стараться стать знаменитой художницей. — Надежда говорила серьезно. — Ну, если уж не знаменитой, то, во всяком случае, такой, чтобы моих работ ждали. Нет, в самом деле, я хотела бы видеть вас на пьедестале почета.
— А я просто хотел вас видеть, — выпалил Андрей. Вылетело это у него как-то вдруг, само собой, и он смутился. И Надежда не сразу нашлась с ответом.
Она встала, отошла к окну, оттуда, не глядя на Андрея, проговорила:
— У нас в Ленинграде уже осень-осень, а у вас еще лето в разгаре… — Обернулась и сказала: — Я вас часто вспоминала, Андрей.
На языке вертелось: «А я о вас помнил все время», но Андрей не произнес этого вслух. Он встал и подошел к Надежде. Ему хотелось обнять ее и поцеловать. Она почувствовала его желание, и Андрей увидел испуг в ее глазах. Заложив руки за спину, он спокойно сказал:
— Как у вас дела? Как «Айболит»? Мы сегодня все обо мне. Давайте поговорим о вашей работе.
Ему показалось, что он услышал вздох облегчения. Рядом стояла прежняя Надежда, спокойная и ясная.
— «Айболит» приняли хорошо. Обещали новую работу. Но это будет в новом году. Здесь предлагают на выбор — современный спектакль для малышей или «Сказку о попе и работнике Балде».
— А что делает тот паренек, что написал картину «Чехов и Левитан»?
— Запомнилась?
— Да, хорошо помню.
— Он уехал на Урал, надолго.
— Молодец! Этот много хорошего напишет. Как вы думаете?
— Напишет, — согласилась Надежда.
— А тот, с бородкой?
— Павлючков?
— Но помню фамилии. Про полярников у него картина была…
— Павлючков. Этот в Ленинграде устроился. Пишет какое-то громоздкое полотно. Не один, со товарищи. Человек пять их. Мастерскую получили.
— Не пропадет, значит?
— Нет, конечно. Даже процветать будет.
— Ловок, — усмехнулся Андрей.
— Каждому свое, — в тон ему сказала Надежда. — Кому талант, кому ловкость в устройстве дел.
Андрей подумал, что вот уже и есть у них с Надеждой общие знакомые, о которых можно поговорить. Натянутость прошла, они опять смотрели друг на друга с улыбкой.
15
Иван Филиппович последнее время частенько хандрил, был не в духе. Андрей обидел его. И не оправдал надежд. Профессионалов у нас, конечно, нет, но как ни крути, а спорт так далеко шагнул, что высоты в нем завоевывать не просто. Нужно всего себя отдать спорту, тогда будет успех. В этом Иванцов был убежден, поэтому и хлопотал об академическом отпуске для Андрея.
А тут еще встретил Иванцов Андрея с девушкой. Белая шапочка! Откуда взялась?
«Теперь все, — подумал Иван Филиппович, — ему и отборочные не выиграть». Явилось злое желание сообщить в федерацию, чтобы на Дугина там не рассчитывали — не в форме и войдет не скоро. Если вообще когда-нибудь вернется к нему настоящая спортивная форма. После такого сообщения Андрея могут списать из сборной. И пусть списывают — заслужил…
Но в федерацию Иван Филиппович все-таки не сообщил. В глубине души теплилась надежда: может быть, Андрей одумается. Может быть! Способный же он, дьявол, щедро ему отпущено.
Был у Ивана Филипповича в группе еще один тяжеловес — Женя Федорук, молодой, старательный парень, который так уверовал в магическую силу физической подготовки, что ложился и вставал с резиновым эспандером, занимался греблей до изнеможения и вообще спуску себе не давал. Но до Андрея ему было далеко. И не только потому, что молод. Соображал Федорук на ринге туговато. Мышцы он натренирует, выносливость обретет. Думать научится ли? Вот вопрос.
Андрей не то чтобы не догадывался, что творится в душе Ивана Филипповича. Догадывался, но не придавал переживаниям тренера особого значения. Полагал — все само собой образуется. Он все-таки надеялся, что на отборочные поедет, и не забывал о тренировке. Каждое утро отправлялся к затону и на пустынном студенческом стадионе бегал ненавистные полторы тысячи метров. Он терпеть не мог эту дистанцию, но бегал — воспитывал выносливость и характер.
Над столом в комнате Андрея появился листок — расписание. Режим установить было нетрудно: у Надежды с театром все прояснилось — она даже в определенные часы работала.
От современной пьесы для малышей она отказалась. Едва не уехала домой из-за этой пьесы.
— Очень уж она пустая, никчемная, — рассказывала Надежда. — Какие-то картонные мальчики и девочки переносят с места на место кирпичи и все время рассуждают о трудовом воспитании. Причем стихами, в которых рифмуется пошел — пришел, уехал — приехал. Все бездарно, тупо.