Тогда Надежде сказали, что «Сказку о попе и работнике Балде» уже оформляет другой художник. «Вы же предлагали мне выбирать, еще вчера», — возмутилась Надежда. Ей ответили: «То было вчера, а сегодня…» Тогда она отказалась категорически. После этого ей отдали попа и Балду.
Выслушав рассказ Надежды о ее маленькой войне в театре, Андрей сказал:
— Да, не просто у нас, в театральном мире.
— Не просто, — согласилась Надежда. — А где просто?
Работала она или с утра часов до шести, или с полудня до позднего вечера. Если работала с утра, они шли в парк или кино. Когда была занята с полудня, Андрей все равно заходил за ней, сидел в мастерской — комната за кукольной сценой — и ждал, когда она закончит работу.
Надежда писала огромное море и маленького одинокого чертенка на берегу. Показывала в рисунках кукол. У Балды физиономия была вроде глуповатая, но глаза живые, хитрющие. Попадья вылезала из сарафана, как опара из дежки. Старшой черт походил на местного поэта, автора пьесы для малышей. Он как-то встретился им на улице, этот автор, поздоровался и даже поцеловал Надежде ручку.
Она мыла кисти, и Андрей провожал ее до гостиницы. Гостиница от театра была в ста метрах, но они ухитрялись идти часа два.
Надежде нравился Краснодар с его улицами, над которыми деревья сомкнули кроны, образовав зеленые тоннели, с пестрой толпой, с рынками, где прямо на земле грудами лежали арбузы и дыни, пламенели на лотках красные перцы и помидоры.
Ходили они к мутной, неласковой Кубани и к Карасуну, в котором отражалась телевизионная вышка. Сначала просто шли рядом, а однажды Андрей взял Надежду за руку. Рука была маленькая, с тонкими пальцами, холодная.
Надежда быстро загорела, и глаза сделались совсем синими. И шея у нее загорела и руки. Только в длинном вырезе курточки, когда надевала она зеленый костюм, оставалась не тронутая загаром полоска, от которой Андрей с трудом отводил глаза.
Как-то в воскресенье они устроились на автобус театрального общества, отправлявшийся в Анапу. Ехали весело, с песнями, с шуточками. Надежда уже многих знала. И ее знали, Андрей чувствовал себя поначалу в этой компании чужим, тем более что сидел от Надежды далеко.
Большая часть пассажиров ехала по делу — с концертом. Несколько человек, в том числе и Надежда с Андреем, просто так, повидаться с морем. В Анапе им сказали, что ровно в восемнадцать ноль-ноль автобус будет ждать их у автостанции. Не опаздывать. Опоздавшие будут пенять на себя.
Андрей не очень любил Анапу. Мелкая вода в заливе, детский песочек, пыльные улицы — словом, далеко не лучшее место на Черноморском побережье. Но, увидев, как Надежда обрадовалась морю, он подумал, что и Анапа не плоха, если может доставлять людям такое удовольствие.
Они выкупались и повалялись на теплом песке. И еще раз выкупались. Вода была теплая, солнце грело по-летнему.
— Хорошо! — стряхивая капельки воды с волос, восторгалась Надежда. — Морем пахнет.
Пахло водорослями. Между пальцев струился сухой песок. Надежда, поднимаясь на цыпочки, подставляла солнцу грудь, широко раскинув руки. Ее крепкая, четко выточенная фигурка на минуту застыла, и Андрею показалось, что она сейчас взлетит. Взмахнет ладошками, как крыльями, и взлетит. А он останется на песке и будет смотреть, как она станет подниматься все выше, выше, пока не растворится в этой солнечной голубизне.
— Надя, — позвал Андрей.
Она обернулась и, словно отвечая на его мысли, сказала:
— Я здесь.
И опустилась на песок рядом с ним.
— Знаете, что я подумал, глядя на вас? — спросил Андрей.
— Что?
— Вот взмахнете вы сейчас руками и улетите. И останется от вас только облачко, белое, далекое.
— Нет, — сказала она, вытягиваясь. — Никуда я не улечу. Мне здесь, на песке, очень хорошо.
Обедали они в кафе недалеко от берега — чтобы по терять из виду море. Потом опять купались. Накупавшись, пошли вдоль берега: мимо порта, где у причала сиротливо жалась пара сейнеров, в гору, на высокий берег, откуда видно было настоящее открытое море, распахнутое и влево и вправо. Все море и море до самой черты, где вода сливалась с небом.
Там, на высоком берегу, набрели они на старое кладбище с мраморными крестами и могильными плитами, с разрушенными оградками и тесаными камнями, на которых были выбиты имена усопших и старинные — теперь так не пишут — эпитафии.
Побродив между могильных плит, Надежда и Андрей отвернулись от них и остановились на краю высокого обрыва. Солнце уже садилось. Оно скрылось за низкое длинное облако и выбросило вверх, на прощанье, неистовые, озарившие полнеба лучи.