— Фёдор Соколов!
— Я!
— Доложите пятую заповедь разведчика.
— Разведчика может погубить красивая женщина.
— Отсюда вывод?
— Разведчик должен сам погубить красивую женщину.
— Вывод неправильный! Правильный вывод — разведчик должен красивую женщину игнорировать!
В отличие от командира Фёдора Соколова, Денис считал, что Фёдор сделал-таки правильный вывод — разведчик должен сам погубить красивую женщину. В нашем случае — мутного колдуна, уже вознамерившегося погубить старшего помощника.
"Волк! Души их!" — коротко распорядился Денис, одновременно выпуская Астрального Лазутчика, который через мгновение вонзился в голову колдуна, уже начавшего открывать рот. К счастью для старшего помощника, вплоть до данного момента Денис никогда не попадал в выгребную яму, но именно такое впечатление у него сложилось после инфильтрации в голову Отца. После этого, единственным желанием старшего помощника было выбраться, как можно быстрее, из зловонного болота, заполненного гноем и дерьмом, в которое он окунулся и которое засасывало его все глубже и глубже с каждым мгновением.
Но перед тем, как покинуть поле боя, нужно было выполнить боевую задачу, которая и привела старшего помощника на это поле. Отрешившись от дерьма, облепившего его со всех сторон и сосредоточившись только на стоящей перед ним задаче, изобретать велосипед Денис не стал, а пошел по проторенной дорожке. Повторяя трюк, проделанный с Хасаретом, несгибаемая сила намеренья старшего помощника активировала процесс свертывания крови Отца и превращения ее в ржавую пыль. Запустив процесс, Астральный Лазутчик с огромным облегчением покинул выгребную яму… пардон — голову Отца.
Картина, открывшаяся взору Дениса после возвращения в тело, не могла не радовать. На грязном полу таверны корчились три посиневших от недостатка воздуха "крысеныша", раздиравших свои глотки длинными и грязными ногтями, а их Отец стоял, обхватив голову руками, уставившись налитыми кровью глазами на старшего помощника.
"Небось сосуды полопались! — с мстительным удовлетворением отметил внутренний голос. — Но надо добить гада!"
"Получи фашист гранату!" — зло ощерился Денис, выхватывая из-за пояса кинжал.
"От советского бойца!" — верноподданно поддержал носителя голос.
Как правильно говорится: в умелых руках и хрен балалайка. Пущенный твердой рукой заслуженного дальнобойщика, тяжелый кинжал, в общем-то не предназначенный для метания, совершил несколько оборотов в воздухе и вонзился острием точнехонько в кровавый глаз Отца, после чего продолжил движение через мозг последнего, пробил тонкую затылочную кость и выбрался наружу, словно шахтер из забоя.
Старший помощник, со своей стороны, не сидел сиднем и не любовался полетом клинка, а стартовал вместе с ним, что позволило ему выйти на ударную дистанцию всего на несколько мгновений позже того момента, как кинжал вонзился в глаз оппонента. Принявший тридцать сантиметров острозаточенной стали в голову Отец еще не начал падать, а Денис уже срубил его многострадальную голову нахрен. Ибо нефиг!
Все вышеописанное действо происходило в мертвой тишине, охватившей таверну. Никто и ничто не нарушили ее и чуть позже, когда старший помощник приступил к своему любимому занятию — сбору трофеев. С отмучившихся "крысят" Денис снял три тощих кошеля с серебром и медью, а с их духовного вдохновителя — некоторое количество артефактов среднего ранга.
Ничего выдающегося Отец не носил — видимо полагался на внутреннюю Силу, которой не нужны костыли. Не было у него и кошеля с золотом, что было несколько удивительно, но потом старший помощник сообразил, что деньги Отцу были не нужны — все необходимое он получал даром и жил, фактически, как при коммунизме, о котором в свое время грезили все советские люди.
Ну, а как не помечтать — все есть и ни за что платить не надо! Лепота! От каждого по способностям — каждому по потребностям! И к слову говоря, коммунизм таки был построен, но не для всех, а только для определенных групп советских людей: работников торговли, цеховиков, а так же присматривающих всех уровней и членов их семей.
— Ты поел? — обратился старший помощник к впавшему в оцепенение парнишке, который смотрел на него выпученными в изумлении, огромными, как блюдца, глазами. Казалось, что он никогда не отомрет, но к чести Ботона надо признать, что тот быстро пришел в себя, истово закивал и членораздельно отозвался:
— Да!