Помнится, когда был маленьким, к нам приезжал из Кременчуга папин дедушка, мой прадед, - добрейшей души человек, великолепный рассказчик и заядлый рыбак. Я знал его всего лишь лет пять, но до сих пор вспоминаю, как лучшего деда. Он брал меня за руку, везде с собой таскал и рассказывал самые разные истории, в том числе и о древнем народе, проживавшем между реками Рось и Днепр. Он стучал себя кулаком в грудь и с гордостью говорил:
- Пам"ятай, внучок, мы - росы.
Когда мой кораблик строился, то воспринимался обыкновенно, как вновь приобретаемое имущество, но когда впервые отвалили от пирса и подняли паруса, в душе что-то тренькнуло. Ведь это на долгие годы мой дом, в котором, возможно времени буду проводить не меньше, чем на суше. И сделан добротно, в летнее время без особого риска можно выйти в океан, правда, корпусной набор далеко не океанский. Впрочем, Колумб пересекал Атлантику на более утлом судёнышке. Не говорю уже о викингах, которые на скорлупках, под названием дракар, не единожды посещали материк, впоследствии названый Северная Америка, и это доказанный факт. Однако, они несравнимы с моим корабликом, на котором даже чтобы утонуть, благодаря трюмным переборкам, надо очень сильно постараться. В общем, нравиться он мне.
Сейчас оба рейка со свёрнутыми парусами лежали на палубе, мало того, рядом были уложены и закреплены обе демонтированные мачты. Когда после проведения ходовых испытаний, а попросту лавирования внутри бухты, я приказал снять всё парусное вооружение и сложить на палубе, работяги во главе с Андреотти меня едва не съели. Причина была проста - остаточная бабушкина память говорила, что в собранном виде мой кораблик в портал пройти не сможет. Но, не объяснишь же этого постороннему. Зато потом, получив в подарок Виллис за отлично выполненную работу, сеньор Андреотти успокоился и делал абсолютно всё, чего бы я ни пожелал. Правда, вчера уже бывшую свою машину ещё один раз у него забрал и поэксплуатировал: перевёз на корабль своё оружие, собранную библиотеку и бабушкино наследство.
Перебирая вещи, нашёл затерявшиеся три пятидесятидолларовые купюры ещё из бабушкиной дачи, поэтому машину возвращать не стал, а переехал вдоль порта к хозяйственным магазинам. Докупил лично себе - набор серебряных столовых приборов, а так же пять поперечных и десять продольных пил, двенадцать разных топоров, два столярных набора, пятьдесят восемь небольших кухонных ножей, десяток дешёвых блокнотов и два десятка карандашей. Полагалось ещё сорок две лиры сдачи, но я попросил четыре больших коробка спичек. Вот и всё, деньги этого мира закончились полностью.
Ночевал на корабле в собственной каюте, перед этим тепло распрощался с администрацией, в лице симпатичной Виолы и пожелал ей выйти замуж за лучшего в мире мужчину. На удивление тяжёлым было вчерашнее расставание с Луизой, а особенно с её дочерью Кони. Мы бродили по набережной, а девочка, удерживая меня за указательный палец, поминутно дёргала и допытывалась:
- Ведь ты ненадолго уезжаешь, Михель? Не уезжай, а? Иначе мне будет грустно, я буду скучать и плакать.
- Солнышко, мне нужно уехать, от этого зависят мои дела и моя дальнейшая жизнь. Но, возможно, настанет время, и мы с тобой встретимся, и если ты меня не забудешь, то будем дружить долго-долго.
Кони потянула меня за палец, остановилась, подняла глазёнки, внимательно окинула взглядом и серьёзно ответила:
- Я тебя никогда не забуду.
Луизу обманывать не стал, утерев слёзы, она меня покинула перед самым рассветом, и мы больше не виделись. А потом - переезд на корабль, дополнительный шопинг, проверка и раскладка вещей. Глядишь, а уже вечер, ведь зимний день короток.
Ночь прошла в сплошном беспокойстве. Скорее, был не сон, а дрёма; через каждые двадцать-тридцать минут подхватывался со своего широкого ложа, в качестве какого служили крышки двух сундуков, и поглядывал на ночной иллюминатор. Да, было в моей каюте остеклённое окно, укрытое от посторонних глаз ставнем, в виде подымающегося наружу портика.
Взглянув на светящиеся фосфором стрелки и определив время - четыре утра, больше уснуть не пытался, зажёг "летучую мышь", обул сандалии и укутался в тёплое одеяло, так как на улице стояла зимняя холодина (около шести градусов выше нуля), и в который раз взял в руки книгу по историю Неаполя. В общем-то, я ее уже прочёл и помнил наизусть, но в ожидании открытия портала волнение не отпускало, и нужно было чем-то занять руки.
Момент зимнего солнцестояния ныне наступал в восемь часов сорок две минуты, в это время уже светло. В очередной раз в памяти всплыли бабушкины инструкции: