- А Никанорос разве не в деле? - я развернулся к старосте.
- У нас свой расчёт, - ответил тот и успокоительно потряс руками.
Мне вспомнилось, что годовой доход среднего римского арендатора-землепашца составлял около пятнадцати солидов, то есть, в два раза меньше доли любого воина, полученной с единственного набега, но сказал о другом.
- Ещё бы, ограбить подчистую не только самого небедного грабителя, но и всю его банду.
- Вот не верю я, коммодоре, что мы у Гелимера забрали всё золото, мне кажется, что это лишь малая толика. До прихода вандалов у нас дома богатств было гораздо больше, чем мы привезли. Где-то оно у него ещё лежит, - сокрушался Тимон.
- Возможно, но у него уже ничего не лежит, и сожалеть об этом незачем. Дело сделано. Итак, - обкатал сумму в голове и повернулся к лучшим людям, - Если вы получаете на руки свою часть, то расчёт будете считать справедливым и окончательным? Я почему спрашиваю, потому, что часть боевых коней и всех тягловых продавать не собираюсь, хочу оставить некоторые серебряные и золотые вещи, которые мне нравятся.
- Коммодоре, и луки продавать не надо, - встрял Тимон, знающий о моём намерении организовать не только военно-торговую команду моряков, но и профессиональную мобильную конницу.
- Да и мы, коммодоре, тоже хотели себе кое что оставить. Все воины посёлка, что ходили с тобой, кожаные доспехи хотят оставить себе. И другие, кто не ходил в поход, хотят выкупить себе десять комплектов. И ещё все ножи, семь коротких мечей, одну спату, сорок копий и сто дротиков.
- Только кожаные доспехи? - переспросил у него.
- Да, она и стрелу с дальних дистанций держит, и удар клинка. Металлический, конечно, лучше, но не в нашем случае, если в нём булькнул в море, то всё, а в кожаном можно побарахтаться. То, что хотим оставить, в переводе на серебро - две тысячи шестьсот семьдесят миллиарисий. И ещё наши люди хотят выкупить все ткани, кроме пяти рулонов шёлка - трёх белого и двух пурпурного. Это ещё четыре тысячи триста пятьдесят монет.
- Ага, - кивнул головой и моментально произведя в голове расчёты, спросил, - А если от причитающейся вам половины отнять то, что ты только что сказал, сколько будет?
Пока он на несколько минут выпал из реальности, мне вспомнилось, что многие свободные римляне и греки были грамотны, даже землепашцы, но считать умели все. Тем более бывший декурион (десятник) второй декурии, которого планировали перевести на первую, то есть, поставить командиром турмы. Наконец, Арес родил:
- Двадцать тысяч двести пятьдесят шесть.
- А сколько у нас есть денег, посмотри в свитке?
- Двадцать тысяч двести тридцать одна миллиарисия.
- Вот! - воскликнул я и вытащил два солида из бабушкиного наследства, - Доложи к ним и считай, что лично я с вами рассчитался полностью, можете приступать к дележу.
- О, коммодоре! Мы ещё никогда не получали столько серебра сразу же по возвращению из похода, даже не реализовав хабар! - воскликнул Феодоро, вскочил из-за стола и поклонился.
- Достойнейший, мы тебе обязаны свободой и жизнью, ты нам вернул уверенность в себе, - Никанор тоже поднялся и поклонился, а его поддержали все присутствующие. Когда расселись, он перешёл к более приземлённым делам, - Лошадей надо кормить, брат передал, что на завтрашний день фуража уже не будет.
- Завтра завезём, - ответил ему и повернулся к Тимону, - Озаботься лошадьми, для меня и себя.
На следующий день я опять знакомился с Неаполем, теперь уже с его классической античной архитектурой. После завтрака оседлали лошадей и отправились в путь, причём, третьим увязался Парис, который помогал Тимону пригонять лошадей.
Парень стал натурально богатым человеком, а деньги, как известно, жмут, но сказал, что покупки хочет сделать не себе, а сестре. Сам он выглядел вполне прилично: отстиранная и подшитая трофейная одежда и тёплый плащ, подогнанный местным шорником кожаный доспех и сапоги, а на голове - начищенный металлический шлем. Под плащом у Тимона находился пластинчатый доспех, добытый мною ещё в самом первом бою и снятый с Хунериха, сына Гелимера. Я же помог его отрегулировать и подтянуть. На мне же была укрытая плащом неизменная кираса, а на безымянном пальце левой руки - перстень с печаткой. На среднем пальце левой руки у Тимона тоже красовался перстень с печаткой, родовой, некогда принадлежавший отцу, но присвоенный убийцей прокуратором. Теперь же всё вернулось на круги своя.
До города было недалеко, добраться можно было за полчаса, но из Париса такой наездник, как из меня балерина, поэтому топали два часа. Следуя по этой дороге, мы уже давно вошли в черту мегаполиса, каким он был в XXI веке, но движение было не интенсивным, ехало всего десяток арб в одну и другую сторону. Вскоре слева стал виден залив, но на острове, соединённом с сушей отсыпанной дамбой возвышался не привычный глазу Кастель дель Ово (Замок яйца), а совсем небольшая крепость. Вероятно, это та самая, в которой будет заключён последний император Западной Римской империи Ромул Августул.