Он не хотел во всем этом участвовать, и сразу после обязательных действий, Гарри поспешил сбежать в свою комнату, заперев за собой дверь. Только, чтобы отгородиться от тягучего и мрачного ощущения, которое сквозило изо всех уголков старого дома, который теперь напоминал ему склеп… От имитации нормальности, жалостливых взглядов, попытках разговорить или развеселить. От заботы нового «опекуна», которую он даже толком не знал. Сириус умер, а они…
В какой-то момент, Гарри осознал себя сидящим на своей кровати, бессмысленно перебирающим вещи. Какие-то безделушки, что дарил Сириус, и просто все то, что находилось в сумке с расширенным пространством. Он не искал что-то конкретное, просто пытался отвлечься, как делал это запертый в чулане под лестницей, переставляя сломанных игрушечных солдатиков Дадли.
Гарри вытащил с самого дна чемодана шахматную доску, к которой он так и не притронулся, и вдруг заметил в уголке какую-то вещицу, небрежно завернутую в бумагу. Он понятия не имел о том, откуда она тут взялась. Нагнувшись, он вытащил ее из-под формы для квиддича, повертев в руках.
Буквально через секунду-другую он все вспомнил. Эту штуку дал ему Сириус, перед тем, как тот отправился в гости к Уизли. «Обязательно воспользуйся, если захочешь меня увидеть. Договорились?»
Тогда он не придал этому значения, да и ему хватало просто блокнота, в котором он писал Сириусу все, что с ним происходит и делился новостями. Когда же тот перестал отвечать, Гарри и вовсе забыл про эту вещь, лелея в душе обиду на то, что его вновь бросили. Хотел, чтобы тот пришел вживую. Сам. Каким это сейчас казалось неважным…
Присев на кровать, Гарри развернул бумагу. Оттуда выпало маленькое прямоугольное зеркальце. Оно было грязноватое — наверно, очень старое. Гарри поднял его к лицу и увидел свое отражение.
Он перевернул зеркальце. На обратной стороне неразборчивым почерком Сириуса было нацарапано:
«Это Сквозное зеркало — другая его половинка у меня, если захочешь со мной поговорить, надо только сказать в него мое имя; тогда ты появишься в моем зеркале, а я в твоем. Мы с Джеймсом пользовались ими, когда нас оставляли после уроков в разных кабинетах.»
У Гарри забилось сердце. Ему сказали, что Сириус погиб, сражаясь с Волдемортом и защищая Хогвартс. Но Волдеморт тоже был уже когда-то мертвым… Вдруг и Сириус погиб не окончательно. Он же был таким умелым, сильным, он точно не мог так просто погибнут… А сейчас, сию минуту, он сможет поговорить с Сириусом — да-да, он знал это…
Он огляделся, по давней, не изжившей себя привычке проверяя, нет ли того, кто смотрит как он творит «ненормальность». Но никого в комнате, но она была совершенно пуста. Тогда он снова посмотрел в зеркальце, дрожащими руками поднял его перед собой и громко назвал имя Сириуса.
Поверхность зеркальца затуманилась от его дыхания. Он поднес драгоценный подарок еще ближе к себе — радостное предвкушение трепетало у него в груди, точно птица, — но глаза, с нетерпением смотревшие из туманной дымки, определенно были его собственными.
Он начисто вытер зеркальце рукавом и повторил в полный голос, так что в пустой комнате отчетливо прозвучал каждый слог:
— Сириус Блэк!
Никакого толку. Из зеркальца по-прежнему глядело на него все то же разочарованное лицо — его собственное. Только зеленые глаза постепенно наполнялись болью и разочарованием. На миг в них отразился багрянец закатных лучей, пробившихся через окно…
Еще несколько мгновений он сидел неподвижно, затем швырнул зеркальце в угол комнаты, и оно раскололось на сотни осколков. Как и его надежда. Почти целую минуту — и как прекрасна была эта минута! — он верил, что вот-вот увидит Сириуса, снова поговорит с ним…
Разочарование жгло ему горло; он встал и принялся как попало сваливать вещи обратно в сумку. Но тут, когда его рука коснулась старая мантия — невидимка, что была передана ему Поллуксом, его поразила неожиданная мысль… это лучше, чем зеркальце… гораздо лучше… как же он раньше об этом не подумал? Почему не спросил?
Он выскочил из спальни и, накинув на себя прохладную ткань, скатился по винтовой лестнице, стукаясь о стены, скинул вниз какую-то вазу, но даже не замечая этого, пересек безлюдную гостиную, и со всех ног помчался по коридору, не обратив внимания на недоуменно озирающиеся портреты.