-Ты же знаешь! – Добавил ребенок.
Семион знал. Может быть как никто другой. Знание это он закапывал в себе под толщей повседневной рутины, мусорных воспоминаний и убитого времени.
Но стоило раздаться звонкому детскому голоску и этому напряженному дыханию, как тут же все всплыло наружу.
Далекое детство и полупустая комната. Кажется, они рассказывали истории друг другу. Те истории, что рассказываются при задернутых шторах и выключенном свете.
Он не помнил кто, мальчик или девочка. Он помнил только жаркое дыхание у самого уха, и монотонный ритмичный шепот.
«Под городами и селами, в тени подвалов и чердаков живет Хокка. Такая Хокка маленькая и злая. Она всех ненавидит, но только пугает. Она только зовет к себе. Гудит в трубах, воет в щелях, свистит в проводах. У-у-у-у»
Словно в подтверждение слов застонали водопроводные трубы. Кран где-то на кухне засвистел, выплевывая брызги в раковину. Семион дернулся, но его держали. А может это страх сковал его?
«Но такая Хокка – не страшная. Зла сделать не может. Но чем больше ты ее боишься, тем больше она становится. Выползает она за город, в пригородные котлованы. Ты слышишь ее по ночам, как лязгает она где-то зубами. А если уж встретит она кого на своем пути… Ну, ты наверное видел - на улице иногда встречаются чьи-то ботинки или порванная одежда? Они есть, а хозяев их – нет. Больше нет».
Семион сглатывает. Сейчас он смотрит в коридор. Там в тенях что-то движется, шлепая по полу.
«Но есть кое-что пострашнее! Далеко за городами, за лесами и реками, под высокой горою спит большая Хокка! Самая большая! Ее все бояться, поэтому она и прячется глубоко-глубоко под землей. Она ненавидит всех и вся! Попадись ей, и она больше никогда не отпустит! А знаешь, как она зовет?»
Семион не хочет знать. Но ему нарочно кричат в ухо. В этот самый момент нет ничего кроме страха. Но вот боковое зрение – оно творит чудеса. Оно способно спасти человека от гибели, ровно, так же как и наградить сердечным приступом. Им то он и замечает Это. И оно смотрит на него со злобой и ненавистью. Это он и пытался забыть всю жизнь.
-Она свила здесь гнездо. – Ребенок закашлялся. Кажется, грязь попадает ему в рот.
Сем-Сем почувствовал колющих холодок. Буд-то опять его сверлят взглядом полным жадной ненавистью. Оно хочет его получить, хочет забрать. Как и этого малыша, которого оно свистнуло с поверхности и окунуло в грязь.
-И она больше никогда не отпустит – Сам себе прошептал Семицкий.
Странный треск послышался за его спиной, как если бы осыпалась черепица. Загудели ржавые трубы, вьющиеся вдоль зданий, как лианы диких джунглей.
Сем Сем успел схватить ребенка за руку и броситься в сторону спасительной «кроличьей норы». В тот же миг асфальт затрещал, как скорлупа гнилого яйца. Зачавкала голодная жижа. Весь город пришел в движение, как хитроумный калейдоскоп, исполненный мрачных красок.
- Она просыпается! Просыпается! – как-то неестественно громко кричал ребенок.
«Скорее всего, он в шоке, потерял рассудок» – убеждал себя Семион.
Им почти удалось завернуть за угол, когда грязная рука ребенка выскользнула из ладони Сем-Сема. Что-то схватило малыша, скрутило и приковало к месту и прижало к земле. Его обвили гнилые скрученные щупальца, так походящие на проржавевшие до основания водопроводные трубы.
«Это они гудят под грудой камня!» - Догадался Семицкий – «Это из-за них земля стонет, как стадо китов!».
Бежать больше некуда. Ужасный подземный краккен уже опутал все своими бесконечными щупальцами, двигаясь на грани реальности и воображения.
Как вишенка на торте ужаса появилась Пасть. Зубы – это ржавые осколки металла и старые гвозди, каждый из которых отравлен ядом столбняка и гангрены. Ее злобный смех это невыносимый жестяной скрежет.
Как в старых легендах, когда древнегреческий герой вооруженный бронзовым копьем сталкивается с циклопической гидрой! Только здесь герой от страха еле успевает дышать.
Хокка медлила, буд-то наслаждаясь моментом своего триумфа. Этих долей секунды хватило Сем Сему, чтобы понять: неважно, каково тебе страшно. Даже если душа закована в ледяную глыбу кошмара, иногда надо расправить плечи и, наконец, нажать кнопку индивидуального плазменного резака.
Белоснежное пламя выросло из тусклого лепестка в лезвие архангельского клинка. Несколько водопроводных щупалец вспыхнули нитями накаливания и угасли, обращаясь в сажу.