У Хоуп перехватывает дыхание, когда парень переплетает их пальцы, а Дилан хмурит брови, ведь девушка с неимоверной силой до боли и хруста сжимает его ладонь. Ей настолько тяжело? Сжимает в ответ, дает ей понять, что ему тоже нелегко. Эмили поднимает на него глаза. Наконец, он видит в них не простое равнодушие. Девушка смотрит на него «открыто», ничего не утаивая внутри себя. И будет смотреть так только на него. Дилан не может прервать этот зрительный контакт, ведь он так много значит. Сейчас. Даже несмотря на его хмурое выражение лица, на её поддельное безразличие. Несмотря на это, руки остаются сцепленными.
…А она носится по комнате дочери. Бродит, открывая ящики, выворачивая полки с вещами. Ходит от угла в угол, куря сигарету, и переворачивает всю кровать, наконец находя то, что ей нужно. Дневник Эмили Хоуп. Женщина не убирает спутанные локоны волос за уши, взяв дневник, и разворачивается, быстрым шагом покидая «разгромленную» комнату. Бежит вниз, на кухню, роясь в карманах джинсов, вынимает зажигалку, затянув побольше никотина. Подходит к раковине, зажав сигарету между зубами, и подносит язык пламени к краю дневника, дожидаясь, пока огонь не начнет пожирать исписанные страницы. Черт возьми, женщина надеется, что Хоуп не успела добраться до последних страниц дневника, ведь уже там прослеживается след её безумия. Мать Эмили не виновата в проблемах дочери — вот, что женщина доказывает самой себе. Бросает в раковину горящий дневник, отходя к столу, и падает на стул, пуская дым облаками в потолок. Наблюдает за тем, как горит единственная вещь, способная в действительности хранить воспоминания дочери. У той не было привычки расписывать каждый свой день. Она записывала лишь короткие фразы. По одной за день, описывая свои чувства и эмоции.
Этот гребаный дневник — это вся Эмили Хоуп.
И сейчас она сгорает.
***
От лица Хоуп.
Урок химии заканчивается, и я выхожу из кабинета с чувством, будто оставляю там весь свой груз. Правда, мысли всё ещё копошатся в голове, но их прогнать не остается сил. Иду за Диланом, который тянет меня за руку в знакомом направлении. Знаю, что парень направляется на задний двор школы. Надеюсь, там нас будет ждать Томас. Странно, но меня не покидает ощущение тоски по нему. Сжимаю ладонь ОʼБрайена, приходится идти за его спиной, чтобы не толкаться с людьми по бокам. Когда мы выходим в пустой коридор старого корпуса, дышать становится легче. Теперь могу шагать рядом с парнем, сильнее раскачивая наши руки, словно мы дети, и это вызывает на лице Дилана легкую улыбку. Он наклоняет голову, но не смотрит на меня, поэтому поднимаю брови, коснувшись своей ладонью его плеча. Встаю на носки, оставляя поцелуй на его щеке, усыпанной милыми родинками. ОʼБрайен резко поворачивает голову, не успеваю отвернуться, так что он успевает коснуться моих губ своими, оставив короткий поцелуй. Но его вполне достаточно, чтобы заставить меня слабо улыбнуться. Продолжаем идти, держась за руки. Спускаемся по лестнице к запасному выходу, и мне приходится сощурить веки, чтобы сберечь глаза от бледного, но яркого света. Странно, ведь сегодня утром это не приносило столько боли, как сейчас.
Я оглядываюсь, замечая тощего русого парня, бродящего вдоль пустого бассейна. Томас высматривает что-то, поднимая глаза на крышу высокого здания школы, и только когда мы подходим чуть не вплотную, опускает свои карие глаза, не улыбается, поджимает губы, якобы приветствуя. Его взгляд всего на секунду задерживается на наших сцепленных руках, и его губы всё-таки растягиваются в улыбку. Слабую и какую-то печальную.
— Ты в порядке? — задаю вопрос, но Томас даже не успевает подумать над ответом, ведь Дилан перебивает:
— Кто это сделал? — грубо спрашивает, и я понимаю, о чем идет речь. Лицо Томаса выглядит ужасно, кожа местами припухла, количество ссадин и мелких синяков не сосчитать. Куда больше, чем вчера.
Сангстер демонстративно закатывает глаза, откашлявшись, и ответа не дает, просто начиная рыться в карманах. Я обеспокоено смотрю на него, иногда бросая короткие взгляды на Дилана, тем самым надеясь подтолкнуть его к действиям.
— Что произошло? — хмурюсь, ведь Томас игнорирует мои слова, вытаскивая пачку сигарет. ОʼБрайен стискивает зубы, моргая:
— Кто, блять, это делает? Ты опять взял в долг у кого-то? Или скурил чью-то траву? — делает шаг к Томасу, а тот, кажется, издевается над нами, ведь молча протягивает парню пачку. Осталось две сигареты. Сглатываю. Дилан берет одну, продолжая сверлить взглядом друга, который уже какой день подряд ведет себя странно. Томас сует в рот последнюю сигарету, бросая пачку в урну у скамейки.
— Что происходит? — единственный вопрос, который приходит мне в голову. Сангстер зажигает кончик сигареты, затягивая, и опускает на меня взгляд. Долгий. Молчаливый, что невольно отвожу глаза в сторону, чувствуя, как Дилан сильнее сжимает мою ладонь.
Никто из нас не мастер в установлении общения. Этим постоянно занимался Томас, но теперь он молчит. И это напрягает. Тощий парень выглядит не просто уставшим. Если честно, я плохо понимаю, что значит это его выражение лица. Я вижу… Облегчение?
— Ты ведь помнишь, что я… — ОʼБрайен начинает, но Сангстер перебивает, вынув сигарету изо рта:
— Мне не нужна твоя помощь, — улыбается, и от его улыбки у меня ноги подкашиваются. Не понимаю, отчего именно, но мои глаза начинают болеть. Смотрю на человека, который в данный момент чем-то напоминает меня. Это пугает.
— Кури, — Томас делает шаги назад, а я — короткий шаг к нему:
— Куда ты?
— Не хочу сидеть здесь, — вновь опускает взгляд на наши с Диланом руки. ОʼБрайен ворчит:
— Черт, Томас, ты… — затыкается, скользнув языком по губам, когда русый парень поворачивается к нам спиной, быстро шагая в сторону задних ворот. Я глотаю холодный воздух, бросая взгляд то на Дилана, то в спину Томаса:
— А, — срывается лишь жалкий звук. — Т… — смотрю на отдаляющегося парня.
«Мы ведь друзья», — проносятся в голове слова Томаса.
Тогда, почему он что-то скрывает от нас?
Самое страшное — я вижу в нем себя.
А ещё ужаснее мысль о том, что мы ни черта не можем.
Томас Сангстер — единственный, кто так и не смог довериться нам, в то время, как мы с Диланом с некоторых пор открыты друг перед другом.
========== Глава 26. ==========
Бледное небо было их солнцем. Сильный дождь — радужным воспоминанием. Миг, который по их желанию, должен был длиться вечно.
Ткань легкой летней одежды промокла до нитки, но даже ветер не вынуждает кожу покрыться мелкими мурашками. Эмили смотрит на то, как крупные капли врезаются в асфальт пустой дороги между домами, как бьют по зеленым листьям деревьев, как ветер склоняет высокую некошеную траву к земле. Девочка стоит в промокшем голубом платье с открытыми плечами, темные волосы липнут к бледному лицу, а светлые голубые глаза с восхищением наблюдают за стихией в её порыве самого настоящего гнева. Хоуп крутит головой, вытягивая руки, сбрасывает с лица капли воды, и ловит другие ладонями. Мокрые длинные ресницы замерзают. Девочка широко улыбается, делясь своим настроением с русым мальчишкой, что сидит на крыльце её дома, позволяя дождю мочить только его кеды. Хоуп оборачивается, босыми ногами шлепая по лужам, бежит по мокрой траве к другу, свободно, не скованно двигается, и останавливается возле мальчика, протягивая руку. Тот как-то неуверенно пожимает её ладонь, позволив Эмили поднять его, после чего потащить за собой под ливень. Худой мальчишка старается успеть за ней, но постоянно спотыкается, правда, руку не думает разжимать. И в мыслях нет отпускать ладонь той, кто дарит ему самые незабываемые воспоминания и ощущения.
С самого начала не Эмили нуждалась в поддержке.