— Бывает же, — Томас бросает очередную сигарету в бассейн, сунув руки в карманы кофты, и поворачивается ко мне лицом. — Теперь-то ты понимаешь? Что тебе стоит это всё? Забей, и постарайся просто прекратить общение с Хоуп, а то она уже явно начинает привыкать к тебе.
Поднимаю на него глаза, глотнув скопившейся во рту воды. Томас пожимает плечами:
— Чего ты вообще увлекся этим? Знаешь, ты производишь впечатления человека, которому насрать на остальных, так с чего вдруг такой интерес?
Я, черт, не знаю.
Стучу пальцами по бедру, отворачиваюсь, и ухожу, оставляя русого парня без ответа. Он не спешит его получить, так что, кажется, продолжает спокойно курить, а вот меня распирает от неприятных ощущений внутри. Единственное, чего мне хочется, — это бежать. Как можно дальше, ненадолго прекратить думать о всем этом дерьме, но Томас прав, я не могу. И мне есть оправдание.
Я вижу в Эмили себя, тем, кем я был в детстве.
Я вижу в ней свою гребаную мать после развода.
Я действительно пытаюсь прекратить сравнивать эту чокнутую с собой, но каждый раз лишь больше убеждаюсь в том, что мы похожи.
И не могу не думать.
Выхожу за территорию школы, накинув на бейсболку капюшон от кофты. Роюсь в карманах, вынимая пачку сигарет и зажигалку. Вновь курю. Опять глотаю дым. Кашляю. Мысли идут своим ходом, мое сознание живет своей жизнью.
Повторяю в какой раз, что если бы Эмили с детства гнобили, если бы у всех просто было такое отношение к ней, потому что она странная, то это бы объяснило её поведение, объяснило бы даже то, что, возможно, она навредила кому-то, но нет. Всё не по штампам. Всё иначе. Они с Джизи были лучшими подругами. У Хоуп было много друзей, она преуспевала в учебе, была старостой и любимицей учителей, так, что пошло не так?
Она кого-то покалечила? Садистские наклонности пробудились в ребенке, который даже среднюю школу не закончил? Сразу вспоминаются её порезы на запястьях, выходит, она ещё и мазохистка? Господи, что за чертовщина? Осень и весна — время усиления всех заболеваний. Вот, почему все это часто повторяют, видя Эмили, с этим мне удалось разобраться, но, если речь идет о заболевании, то чем больна Хоуп? Сомневаюсь, что это какой-то физический недуг. Мне дали мало информации. И мое раздражение только растет, ведь мне явно что-то недоговаривают. Томас заикнулся про директора, так? После случившегося этот мужик позволяет Эмили продолжать учиться, и именно это злит всех вокруг? Поэтому к ней так относятся? Если даже это верно, то в чем, простите, смысл? Унижая, задевая её, учителя, ученики делают только хуже. Они будто не понимают, что сами подставляют себя, прикидываясь крысами перед кошкой. Будто…
Притормаживаю на перекрестке, опустив сигарету в руке. Смотрю на мчащиеся мимо автомобили, пытаясь построить версию.
Если только они все не пытаются избавиться от Хоуп.
Что за бредятина?
Если человек чем-то болен, ему нужна помощь. Вот и все. Тогда я, правда, не понимаю, почему Эмили не отправили туда, где ей могут помочь? Черт, пора прекращать думать, просто кури.
Затягиваю никотин в глотку.
Я не должен лезть не в свое дело.
Хмурюсь, внезапно опустив сигарету и прищурившись.
Но ведь большую часть времени Эмили ведет себя нормально. По крайней мере, пока находится в поле моего зрения. Думаю, если бы все вели себя с ней не как звери, то она бы правда пошла на поправку, разве не так?
И с чего Эмили тогда хлопает невинно ресницами и жалуется на отношение других к себе, если знает, что натворила?
Отхожу от дороги, прижимаясь спиной к каменной стене здания.
Или она не помнит?
Провалы в памяти?
Мне больше никак не под силу объяснить подобное «раздвоение» личности.
Смотрю на фонарный столб, преодолевая желание, как следует побиться об него головой. Вновь вдыхаю никотин, прикрывая веки, и поднимаю голову, выпуская дым через ноздри.
Херов город. Херова школа. Херова Хоуп.
***
Урок давно начался, но топот ножек эхом разносится по старому корпусу. Девочка спешит на урок физкультуры, боясь гнева учителя, который уж больно любит срывать свое плохое настроение на тех, кто младше него.
Ребенок поправляет юбку, прижимая в груди мешок с формой, и бежит вверх по лестнице, прислушиваясь к звукам, которые, по непонятной причине не льются из зала, хотя там всегда шумно.
Девочка ступает ногой на этаж, радуясь, что без одышки минует крутой подъем, но тормозит, замирает на месте, еле удержав свои вещи в руках. Она смотрит на мужчину, который пытается сесть у стены. Он прижимает к пояснице ладонь, рассчитывая таким образом остановить кровь, по лицу ручьями течет холодный пот. Девочка что-то молвит тихо, испуганно открыв рот:
— Учитель?
Мужчина поднимает на нее взгляд, искаженное лицо становится злым, а крик срывается с синих губ:
— Беги вниз! Скажи, что… — не успевает договорить, ведь её уже толкают. Прямо в спину. Девочка разводит руки в стороны, роняя вещи, и оборачивается, теряя равновесие. Ноги соскальзывают со ступенек, а взгляд, полный отчаяния, находит в темноте девичий лик.
Эмили.
Девочка летит вниз, бьется всеми частями тела о каждую ступеньку, громкий хруст отчетливо слышен. Тело ребенка останавливается на полу внизу, в неестественно кривой позе, но сохраняя дыхание.
Девочка всё ещё в сознании. Она не чувствует тела, лишь одну боль. Её тело — это боль.
Ночь — то время, которое я без сомнения называю своим. Правда, сейчас довольно жарко, так что погода не совсем отвечает моим требованиям. В идеале мог бы хлынуть моросящий дождь, но сегодня всё явно идет против моих желаний.
Еду на скейте к магазину, поглядывая на наручные часы. Почти три часа. Самое время кое-кому выйти за латте, так что не сомневаюсь, что сейчас этот «кое-кто» торчит у автомата. Заезжаю в магазин, минуя мужика со шваброй, который провожает меня косым взглядом. Я отвечаю хмурым, но выкидываю левые мысли из головы, отталкивая ногой, чтобы ускориться. Весь день провел на ногах, не в силах заставить себя сесть и расслабиться. Мне необходимо самому спросить. Всего один вопрос, который способен открыть мне глаза на многие вещи.
Сворачиваю, внезапно наткнувшись на мужика в плаще. Он стоит ко мне спиной, упираюсь лбом в стену. Провожаю его взглядом, изогнув брови.
Наркоман, что ли?
Выезжаю из-за стеллажей, тут же заметив черноволосую девушку возле автоматов с напитками. Она изучает названия, пока готовится её латте, а я торможу, неуверенно сглатывая, и встаю на пол ногами, подняв скейт, по поверхности которого стучу пальцами, кусаю нижнюю губу, даже успеваю смахнуть каплю пота со лба, пока заставляю себя подойти ближе к Эмили. Не могу даже предположить, чего ждать от неё, но… Но точно не того, что происходит в следующую секунду.
Девушка бросает на меня естественный для неё взгляд и слабо улыбается, опуская голову, чтобы скрыть лицо за прядями волос. Моргаю, хмурясь, и встаю рядом, нажимая кнопки на автомате с холодными напитками, после чего набираю воздуха в легкие, откашлявшись:
— Привет.
Хоуп опять мельком смотрит на меня, но вновь не вижу никакой былой злости, которой она «облила» меня этим утром:
— Привет.
Поворачиваю голову, с какой-то тревожной усталостью окинув девушку взглядом. Она открыто смотрит на меня в ответ, хлопая ресницами:
— Сегодня без Засранца?
Хмурюсь, вновь прочищая горло, чтобы говорить громче:
— Да, он спит, как ни странно.
— Может, всё-таки болен? — тон Эмили непринужденный, она выглядит немного напряженной, как обычно при разговоре со мной, но я ожидал чего-то серьезного, поэтому не останавливаю себя:
— Ты не злишься? — игнорирую её вопрос. Всё же я переборщил, назвав её чокнутой. Не представляю, сколько ей приходится слышать подобное в свой адрес, так что, признаюсь, мне станет легче, если я просто постараюсь всё уладить.
— На что? — девушка моргает, хмуря брови, а мои тем временем ползут на лоб, демонстрируя растерянность. Всем телом поворачиваюсь к Эмили, часто моргая, и приоткрываю рот, цокнув языком, а Хоуп берет свой стакан с латте, так же свободно и без задней мысли уставившись на меня: