Они решили поехать раньше, чтобы не попасть в часпик, но при второй пересадке наверняка зайдут в переполненный вагон. Этого Дилан не продумал: как почувствует себя Эмили среди толпы людей, которые жмутся друг к другу? Вряд ли она получит удовольствие.
В любом случае, когда-нибудь ей все равно пришлось бы «выйти в мир».
От лица Эмили.
Мне страшно. Мои коленки трясутся, а руки дрожат, но при всем этом я ощущаю адреналин, ведь то, что делаю сейчас, — это безумие. Одно сплошное, и моя вера в происходящее растет. Я правда еду, я правда сама подписалась на то, что проведу какое-то время вне дома, вне стен, где я чувствую себя в безопасности. И это сносит крышу. Мне нравятся эти новые, ни с чем не сравнимые ощущения, но пока тяжело принять тот факт, что я еду в совершенно незнакомое мне место, с людьми, которых еще не так хорошо знаю.
Сажусь прямо, вытащив из рюкзака книгу, и замечаю заинтересованный взгляд Дилана:
— Это твой дневник? — Спрашивает, а я удивленно хлопаю ресницами, открывая первые страницы:
— Это печатное издание, — хочу посмеяться над сказанной глупостью, но голос застревает в глотке, когда вижу, что все буквы и правда исписаны от руки. И это мой почерк. С испуганным непониманием листаю страницы, убеждаясь, что все то, что я читаю, — написано мною. Поднимаю глаза на парня, который сбит с толку, поэтому так же листает мою «книгу», доказывая, что это вовсе не печатная продукция. Нервно улыбаюсь, приложив ладонь ко лбу, ведь в моей голове не укладывается это безумие. Все это время я верила, что это — книга. А оказывается, что нет. Тогда отпадают такие вопросы, касающиеся того, почему не указан автор? Почему нет названия? И к чему эти непонятные, совершенно не связанные между собой строки текста? Теперь в голове один вопрос — как я могла подобное не заметить сразу? Если так подумать и напрячь свое серое вещество, то вспоминаю, как писала и делала здесь заметки. Но с чего вдруг я начала так свято верить, что это — книга? Бред.
Закрываю дневник, видя, что Дилан изучает открытую страницу, где написано всего одно слово в самом низу: «Энди».
ОʼБрайен хмурится, когда прячу дневник обратно в сумку:
— Кто такой Энди?
Поднимаю на него глаза, вовсе не раздумывая над ответом, ведь для меня подобное нормально:
— Это мое мужское имя. Отец ведь мальчика хотел, — игнорирую смятение в глазах парня, поворачиваюсь к Томасу, начиная играть с Засранцем, чтобы тот перестал пищать. Видимо, поездки не для него. Как я его понимаю.
Но все равно безумно счастлива, что мне выпал такой шанс.
Какое-то время спустя, нам приходится сделать пересадку. Дилан предупреждал, что второй поезд может быть набит, поэтому морально я пыталась себя подготовить к давке, вот только когда передо мной раскрылись двери, за которыми большой стеной, вплотную друг к другу жались люди, я невольно сглотнула и взглянула на парней, надеясь, что они не собираются лезть туда. Но нет. Они явно не из тех, кто так просто сдаются. Огромная станция, полная людей. Громкий женский голос из рубки вещания, визг поездов. Если честно, мне казалось, что подобное должно вызывать дикий дискомфорт, но нет. Да, я чувствую себя немного сковано, но не более.
Когда все люди со станции начинают «заплывать» внутрь вагона, я невольно хватаюсь пальцами за куртку Томаса, чтобы меня не утянули за собой. Радуюсь, что парень не реагирует на это агрессивно, а наоборот даже придерживает меня за локоть, после чего, глотая комок за комком, мне приходится идти за ними в вагон. Теперь ясно, почему Дилан настоял подождать. Мы занимаем место у самых дверей сбоку, чтобы не мешать людям выходить. Все равно нам ехать чуть не до самой конечной. Томас, наконец, получает разрешение вручить мне Засранца, поэтому тот засыпает у меня на плече. Поезд начинает двигаться, несмотря на толпу, в вагоне тихо. Люди еще толком не проснулись, поэтому стоят в полудреме, покачиваясь и опираясь друг на друга, что в полной мере ощущают на себе Томас и Дилан, которые стоят спиной к пассажирам — лицом ко мне. Я с улыбкой, хоть и с сожалением, наблюдаю за тем, как они пытаются удобнее встать, чтобы на них буквально не ложились. Мне повезло — стою у двери, в углу, и никто мне не мешает, хотя, если бы парней здесь не было, то все пассажиры навалились бы на меня.
Поворачиваю голову, рассматривая пейзаж за стеклом: высокие городские дома уже сменяются ровными полями с желтой травой, хвойные деревья кажутся мне выше, чем те, что растут в парках, легкая холмистость на горизонте радует глаз. И какое-то неясное умиротворение внутри от вида этой природы. Голубое, совсем не холодное небо, яркое, даже слишком, солнце. Щурюсь, впитывая кожей его тепло, и чувствую, как через открытые окна по вагону ветер разносит аромат хвои и солёной воды. Потрясающее сочетание. Мне охота прикрыть веки и позволить забыться всего на пару минут, чтобы как следует пропустить через себя столь блаженное состояние. Опираюсь лбом на стекло, прижав котенка к груди, и даже не дергаюсь, когда вагон шатает и Томас внезапно ставит руку рядом с моим лицом, чтобы сохранить равновесие. Немного поворачиваю голову, взглянув на Дилана, который делится наушником с русым парнем, и прикрывает глаза, видимо, от усталости. Мне дается возможность рассмотреть его, как следует, но в этом не нуждаюсь, ведь уже какой раз вот так нагло изучаю его лицо, убеждаясь в одной настоящей истине — он привлекателен. Думаю, так говорят девушки моего возраста, но для меня эти слова, нет, даже простое осознание — необычно. Перебираю пальцами шерсть Засранца, пытаясь вспомнить, какие на ощупь были волосы ОʼБрайена, но не могу.
Порой, когда вот так смотришь на него, то невольно одолевает желание прикоснуться к одной из родинок на его щеке. Парень постоянно чешет их пальцами, будто хочет избавиться от этих нежелательных отметок, но они совсем не портят его внешний вид. Наоборот. Интересно, сам он это понимает?
Если бы Дилан не общался со мной, то давно бы нашел себе здесь девушку и друзей. Странный всё-таки он.
Время шло медленно, но это вовсе не раздражало. Час, два, три — черт, не важно. Мне пришлось по душе ехать в поезде, так что не успела заметить, как вагон стал полупустым, а за окнами уже виднелся морской горизонт с одной стороны, и поля с густым хвойным лесом вдали на холмах с другой. Слышу шум прибоя, крики чаек и стрекочущих насекомых в траве.
— Нам выходить, — Дилан поднимается с места, заставляя нас пойти за ним, и я даже с грустью вздыхаю, когда приходит время покидать вагон. Станция небольшая с прозрачной крышей над головой. Белые крупные облака быстро плывут по синему, больно яркому небу. Словно сейчас лето. Спускаюсь по ступенькам со станции, следуя за парнями, когда поезд уже пропадает с поля зрения, оставляя лишь способность слышать его визг. Приятный теплый ветер колышет уже желтую траву, я вижу высокие холмы, забитые елями, елками и прочими деревьями невиданной высоты. Мне не удается все как следует рассмотреть, я просто не успеваю насладиться картиной, что окружает меня со всех сторон. Слышу и вижу море. Поверить не могу, что такие места существуют в моем мире. Когда ты всю жизнь сидишь за стенами города, то даже представить не можешь, сколько потрясающего находится снаружи.
Прикладываю ладонь к нагретой под солнцем макушке, кручусь во время ходьбы, не в силах остановиться.
— Не тяжело? — Томас кивает на мой рюкзак, но качаю головой, ведь вещей у меня немного с собой. Держу Засранца, который, жаль, спит, не видя всей этой красоты. Поют птицы, но подобных звуков раньше никогда не слышала, поэтому не могу определить, кому принадлежат голоса.
— Печет, однако, — Томас идет немного вперед, тропинка здесь одна, с одной стороны от неё обрыв к пляжу с морем, с другой поле и лес. Думаю, рельсы поезда уходят как раз в чащу.
Смотрю в небо, щурясь, и улыбаюсь, жадно глотая свежий воздух. Эта природная тишина… Она потрясающая.
Дилан идет рядом, поправив ремни своего рюкзака, и опускает на меня взгляд: