И глаза в ту же секунду распахиваются, а с мокрых губ слетает рванный вздох.
От лица Сангстера.
Буквально вваливаюсь в тускло освещенный коридор старой квартиры на одном из этажей этой ебаной развалины, которую все в округе зовут «домом». Неприятный запах гари вонзается в ноздри, вынуждая хрипло драть себе глотку, выкашливая из себя все то дерьмо, что я принес с собой с этой чертовой на хер улицы. Прижимаюсь спиной к двери, тяжело дыша, и корчусь, сжимая пальцами порванную ткань футболки, на которой можно нащупать влажные алые пятна. Вся кожа живота и груди болит, где-то в районе почек начинает ныть. Двигаться становится невыносимо тяжело, так что хватаюсь за все, что вижу, добираясь до двери ванной комнаты, и распахиваю ее, хлопая по выключателю тяжелой рукой.
Помещение, в котором трещит лампа и мерцает свет. Холодная треснувшая плитка. Запах сырости. Ржавчина у потолка с облупленной краской. Хочу закрыть за собой дверь, но уже слышу тяжелые шаги, что быстро приближают ко мне очередную проблему. Стону от боли, сжимая веки, но сил запереть дверь не хватает. Высокий, крупный мужчина с лысиной на голове врывается в ванную комнату, красными от алкоголя и гнева глазами находит меня, вжавшегося в стену между раковиной с трещиной на крае и холодной стеной, затылком касаясь плитки.
— Чертов урод! — отец хватает меня за волосы, бросая на пол, и мои руки сгибаются в локтях, так что бьюсь лбом о твердую поверхность. Мне сегодня уже приходилось быть в таком положении, так что примерно знаю, чего ожидать в данной ситуации.
— Где мои деньги, засранный ублюдок?! — кричит на меня, плюясь, и начинает наносить удары ногой в живот, по спине, пока ему не приходит мысль вдарить по голове. Успеваю прижать руки к лицу, чтобы хоть как-то защититься от удара, боль от которого раскатом грома раздается по черепу, вынуждая меня громко простонать сжатыми зубами. Отец продолжает бить. Продолжает поливать меня грязью. И с каждой секундой его ярость растет. Пытаюсь свернуться калачиком, чтобы предостеречь тело от сильных повреждений, но мне трудно двигаться, ведь ещё не отошёл от побоя на улице. Я так и не вернул тем парням деньги за траву. Собирался, но потратил заработанное на выпивку и сигареты.
— Гейер! — женщина в порванном и старом халате врывается в ванную комнату, хватая мужа под руки, и начинает оттаскивать человека, еле стоявшего на ногах после принятого алкоголя в сторону. — Оставь его! Там… Там я ужин приготовила, милый! — кричит, визжит, отвлекает. Я морщусь, утыкаясь потным лицом в пол. Язык отца заплетается:
— Верни мне деньги к среде, дерьмо ты собачье! — последний удар приходится в плечо с ноги, так что не выдерживаю, простонав в голос, и переворачиваюсь на спину, чувствуя, как всё тело трещит по швам. Давлюсь кровью из носа, что крупными каплями скатывается по щеке к подбородку. Мать в бигудях и домашних тапочкам уводит отца, бросая на меня взгляд. Осуждающий. Она в муже души не чает, ходит на поводу, считая своим долгом — ухаживать на ним. Ведь до сих пор считает, что виновата за то, что залетела мною от другого. Прекрасно. Лучше бы сделала свой ебаный аборт, гребаная стерва. Мразь.
Плююсь ругательствами, переворачиваясь на живот, и кусаю губу, сдерживая больной крик, ползу к двери, трясущимися пальцами, вымазанными в крови, толкаю её. Закрывается, так что сажусь, прижимаясь к деревянной поверхности спиной, и запрокидываю голову, хрипло дыша в потолок. Глаза сами начинают болеть, а нос колоть, так что сил сопротивляться уже нет. Мычу сжатыми губами, смотря на мерцающую лампу, и шмыгаю носом, со злостью повторяя удары головой о дверь, после чего с губ слетает всхлип. Прижимаю грязные мокрые ладони ко рту, пытаясь заглушить тем самым мой отвратительно жалкий вой, от которого плечи начинают дрожать. Рвано дышу через нос, сердце в груди скачет, как безумное, увеличивая в разы уровень боли во всем теле. Громко всхлипываю, игнорируя вибрирующий в кармане кофты телефон. Смотрю вверх, моргая, чтобы избавиться от соленой воды в глазах, и сжимаю веки, подрагивая всем телом от неприятного терзания под кожей.
Терпи. Осталось всего ничего. Справишься. Подумай о том, что постоянно помогает тебе прийти в себя, что способствует возврату твоих сил. Да, думай о крае. Думай о том, как шагнешь за него. Думай о том, что у тебя всегда есть выбор, один из которых помогает тебе терпеть. Да, мысль о смерти — твоя мотивация прожить ещё какое-то время.
Чувствую, как мысли о суициде приносят мне внутреннее успокоение. Сердце уже не так сильно колит, но его биение по-прежнему вызывает неприятную тошноту. Мне нравится то, что хоть что-то в этой жизни я могу принять сам. Я могу сам решить это. И это потрясающе.
Глубоко дышу, приоткрывая веки, и медленно роюсь в кармане, вынимая дрожащими пальцами свой телефон. Номер. Дилана. Сглатываю, моргая, и шмыгаю носом.
Я должен отдать кому-то её. Должен быть уверен, что она не останется одна. Именно поэтому терпеть осталось недолго. Ведь ОʼБрайен хоть и баран, но просто так не отступит.
Я чувствую, что обязан позаботиться об Эмили, но при этом начинаю пытаться «устроить» жизнь Дилана, стараясь помочь ему разобраться в себе.
Опускаю руки, отклоняя вызов, и прижимаюсь затылком к двери, закрывая красные от слез глаза. Вытягиваю больные ноги, полностью уходя в себя.
Завтра мне нужно быть сильным.
***
Дилан опускает руку, хмуро смотрит на экран телефона. Вызов не принят. Парень моргает, нервно потирая лоб ладонью, и вздыхает, бросая телефон на кровать. Сидит, опираясь на стену, и наблюдает за тем, как Засранец крутится в его ногах, всячески привлекая внимание, но Дилан не может ни о чем думать. Он опирается локтями рук на колени и прижимает сжатые кулаки к губам. В комнате темно, в большом доме тихо. Завтра новый день. Учебный. И парню тяжело принять это, как факт. Ему не удается даже собрать себя по частям, чтобы наконец окончательно разобраться в своих чувствах, окончательно принять их. Но к волнению об Эмили добавляется беспокойство о Томасе, который игнорирует его звонки, хотя обычно отвечает сразу. ОʼБрайену сейчас необходим этот худощавый парень. Сангстер.
Дилан невольно начал заботиться о Хоуп, но так же взялся за Томаса, думая, что этот тип не сможет «выжить» в этом дерьмо-мире без него. Возможно, парень завышает свою значимость, но опять показывает иное. ОʼБрайен должен заботиться о них.
Поэтому ему стоит прекратить вести себя, как кретин.
Они должны держать Томаса
***
От лица Хоуп.
Серое утро. Бледное небо с холодным ветром, гоняющим «жидкие» облака. Я, стоящая у зеркала в коридоре первого этажа и смотрящая куда-то на уровень ниже своего лица в отражении, водящая расческой по волосам. Медленно, как-то лениво, безжизненно. Напряженные мускулы бледного лица. Мешки под глазами и искусанные от нервов губы. Большой ком в груди, который увеличиваю своими страхами и тревогами, ведь сегодня я вновь иду туда. Иду в школу. Бессонная ночь. Странный, напряженный сон, после которого проснулась с ярым чувством потери. Я что-то потеряла. И оно было моим. Оно было частью меня. Оно было мною. Энди и Элис. Они — это я?
Прекращаю расчесывать волосы, хмуро взглянув на свое отражение. Всматриваюсь в светлые глаза, ища ответы где-то в глубине себя, но разочарованно качаю головой, бросая расческу на комод, невольно перевожу свое внимание на фотографии, где я одета, как мальчишка. Рядом отец. Рядом мать. Рядом со мной. Долго сверлю взглядом снимок, чувствуя, как обида подкатывает к горлу.
Моя мать. Она врет.
Отец. Его нет.
Энди. Это я.
Мои воспоминания. Не могу им верить.
Что есть реальность? Что есть правда? Что есть «я»?
Этот чертов сон выбил меня из колеи.
Мама говорила, что у меня самая обычная проблема с памятью, которой страдают многие, но вряд ли эти «многие» верят в то, что у них есть сестра, хотя её на самом деле никогда и не было. Вряд ли они думают, что отец с матерью в командировке, а на самом деле вовсе не помнят, когда в последний раз его видели.
Грубо опускаю рамку фотографии, пряча лица родных, и обуваю кеды, поправив кофту Дилана, которую он вчера оставил у меня дома. Есть повод подойти к нему. Беру рюкзак и хватаюсь за дверную ручку, замерев на пару секунд, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, после которых могу заставить себя открыть дверь и выйти на улицу. Бледный свет слепит в глаза, отчего приходится щурить веки. Закрываю дверь на ключ, разворачиваясь, и торможу, моргая, чтобы лучше видеть. Дилан стоит у моей калитки, пиная камень ногой, и вздыхает, поправив бейсболку на голове. Сегодня выглядит как-то необычно: темная клетчатая рубашка расстегнута, под ней темная футболка и всё те же черные джинсы. Он поднимает взгляд, сжатыми губами улыбается мне, и я не способна это игнорировать, так что тоже растягиваю губы, поспешив к нему: