4
Родди Харрис сидит на крыльце дома в тапочках и халате, надетом на синюю пижаму, усыпанную красными пожарными машинами. Эту пижаму ему в шутку подарила Эмили на день рождения много лет назад, но она ему нравится. Она напоминают ему о детстве, в котором он любил смотреть на проезжающие мимо пожарные машины.
Он сидит на крыльце с самого рассвета, пьет кофе из своей высокой дорожной кружки «Старбакс» и ждет полицию. Сейчас девять тридцать утра четверга, а на дорогах нет ничего, кроме обычного потока машин. Это не гарантия того, что никто не знает, куда направлялась женщина, но это шаг в правильном направлении. Родди считает, что если в полдень тут не заявится полиция, то можно будет предположить, что мисс Носокоп никто не ищет. По крайней мере, пока.
Ее адрес — многоквартирный дом в восточной части города — был указан в её водительском удостоверении. Поскольку из-за больной спины бедная Эмми была не в состоянии спуститься вниз по холму к месту, где была припаркована машина Носокопа, это пришлось сделать Родди. К тому времени уже стемнело. Он подогнал машину к их дому, где его сменила Эм. Родди последовал за ней на их «Субару» к дому Носокопа. Кнопка на козырьке подняла ворота подземного гаража. Эм припарковалась (в эту жаркую середину лета свободных мест было предостаточно) и, прихрамывая, вернулась по пандусу к «Субару». Она настояла на том, чтобы самой вести машину домой, хотя могла эффективно пользоваться лишь одной рукой. Вероятно, потому что боялась, что Родди не помнит дорогу домой, что было просто абсурдно. После того как они спустили Носокопа в подвал и посадили в клетку, он, как и Эм, перекусил немного эльфийкой, и его разум просветлел. Как и Холли, он понял, что сейчас самое неподходящее время терять рассудок.
К нему присоединяется Эмили. На её запястье туго намотан бинт «Эйс». Оно распухло и адски болит. Гибни попыталась его сломать, но ей это не удалось.
— Она очнулась. Нам нужно поговорить с ней.
— Нам обоим?
— Так будет лучше.
— Хорошо, дорогая.
Они заходят в дом. На кухонном столе на белом блюдечке лежат две зеленые таблетки — цианид, яд, которым Йозеф и Магда Геббельс отравили своих шестерых детей в фюрербункере. Родди берет их и кладет в карман. Он не собирается оставлять на кухне их последнее средство выхода, пока они будут в подвале.
Эмили берет из холодильника бутылку воды «Артезия». Там нет сырой телячьей печени. Да она и не нужна. Они не хотят иметь ничего общего с копченой тушкой Носокопа, даже не обсуждали этот вопрос.
Эмили одаривает Родди своей тонкой улыбкой.
— Посмотрим, что она скажет в свою защиту, а?
— Будь осторожна на лестнице, дорогая, — говорит Родди. — Помни о спине.
Эм отвечает, что справится, но передает бутылку с водой Родди, чтобы здоровой рукой ухватиться за перила, и очень медленно, шаг за шагом, ступенька за ступенькой, спускается вниз. «Как старуха», — грустит Родди. — «Если мы как-то выберемся из этой ситуации, то, наверное, нам придется похитить еще одного человека, и скоро».
Есть в этом риск или нет, но ему невыносимо видеть, как она страдает.
5
Холли смотрит, как они спускаются. Они двигаются с осторожностью, словно сделаны из стекла, и она в очередной раз поражается тому, что они взяли ее в плен. Вспоминается та старая реклама. Надо было всё-таки запрыгивать в машину на полном ходу, а не прятаться за бензопилами.
— Не верится, что в вашем нынешнем положении, мисс Гибни, вам есть чему улыбаться, но, видимо, есть. — Эмили прижимает обе руки к пояснице. — Не желаете поделиться?
«Никогда не отвечай на вопросы подозреваемого», — говорил Билл. — «Они должны отвечать на твои».
— Еще раз здравствуйте, профессор Харрис, — говорит она, глядя мимо Эмили… которой, судя по ее выражению лица, не нравится, когда ее обводят взглядом. — Вы подкрались ко мне сзади, верно? Со своим электрошокером.
— Да, — говорит Родди, и довольно гордо.
— Вы были здесь прошлой ночью? Я, кажется, узнаю вашу пижаму.
— Да, был.
Глаза Эмили расширяются, и Холли думает: «Ты ведь этого не знала, правда?»
Эм поворачивается к мужу и берет бутылку воды.
— Думаю, этого достаточно, дорогой. Позволь мне задать вопросы.
Холли понимает, что перед тем, как захлопнется большая дверь и погаснет весь свет, будет задан всего один вопрос, и ей хотелось бы отложить его. Она вспомнила еще кое-что из вчерашнего вечера, и это подходит к университетскому прозвищу этого мужчины. Идеально сочетается. Если бы она была на свободе и обсуждала дело с друзьями при ярком дневном свете, она бы сочла эту идею абсурдной, но в этом подвале — жаждущая, испытывающая сильную боль, заключенная — она имеет смысл.