Что, если она начнет джибба-джибба-бормотать, разговаривая с этими парнями?
«Не начнет», — думает она. — «То была другая девочка».
Но даже если это так (она знает, что это не так, не полностью), им было бы легче общаться с молодым человеком, немногим старше их самих. Это также рационализация. Тем не менее, она звонит Джерому Робинсону. По крайней мере, она не помешает его работе; он всегда оттягивает ее до полудня, а сейчас уже почти полдень. Разве 10:50 не довольно близко к полудню?
— Холлиберри! — восклицает он.
— Сколько раз я тебе говорила не называть меня так?
— Никогда больше не буду, торжественно обещаю.
— Чушь собачья, — говорит она и улыбается, когда он смеется. — Работаешь? Да?
— Тормознулся, пока не сделаю несколько звонков, — говорит он. — Нужна информация. Я могу тебе чем-то помочь? Пожалуйста, скажи, что могу. Барбара в коридоре что-то бубнит, заставляя меня чувствовать вину.
— Что она там делает посреди лета?
— Не знаю, и она злится, когда я спрашиваю. И это продолжается с прошлой зимы. Думаю, у нее там встречи с кем-то. Однажды я спросил ее, парень ли это, и она сказала мне, успокойся, это женщина. Старушка. Что у тебя?
Холли объясняет, что у нее, и спрашивает Джерома, не возьмет ли он на себя инициативу допросить нескольких парней, катающихся на скейтбордах у «Дэри Уип». Если, конечно, они еще там.
— Пятнадцать минут, — говорит он.
— Уверен?
— Абсолютно. И Холли… очень жаль твою маму. Она была с характером.
— Это один из способов описать ее, — говорит Холли. Она сидит на горячем бетоне, прислонившись к колесу машины, раскинув перед собой дурацкие красные галоши, ноги потеют, и готова заплакать. Снова. Абсурд, полный абсурд.
— Твоя речь на похоронах была великолепна.
— Спасибо, Джером. Ты правда у…
— Ты уже спрашивала, и да, я уверен. Ред-Бэнк-авеню, напротив Тикетс, вывеска недвижимости на фасаде. Буду через пятнадцать минут.
Она убирает телефон в маленькую наплечную сумочку и вытирает свежие слёзы. Почему так больно? Почему? Ведь она даже не любила свою мать, и она так зла на то, как глупо та умерла. Это вроде «Джей Гайлз Бэнд» спели песню «К черту любовь»? Поскольку у нее есть время (и хорошее соединение с мобильным оператором), она ищет ее в своем телефоне. Затем она решает ее послушать.
4
Арочный вход в Дирфилд-парк, ближайший к большой скале, увешан табличками: «ПОЖАЛУЙСТА, ВЫБРАСЫВАЙТЕ ОТХОДЫ ВАШИХ ПИТОМЦЕВ» и «УВАЖАЙТЕ СВОЙ ПАРК! НЕ МУСОРИТЕ!» Холли медленно идет по тенистой, ведущей вверх тропе, отодвигая нависающие ветви и глядя налево. У самого верха она видит проторенную тропу, ведущую в чащу. Она следует по ней и, наконец, выходит к большому камню. Вокруг него валяются окурки и банки от пива, а также «розочки» из битого стекла, которое, вероятно, когда-то было бутылками вина. «Слишком много вот этого «не мусорить», — думает Холли.
Она садится на нагретый солнцем камень. Как и ожидалось, отсюда открывается отличный вид на Ред-Бэнк-авеню: безлюдная заправка, заброшенный магазин, склад индивидуального хранения «Ю-Стор-Ит», «Джет Март» и — главная звезда нашего шоу — ремонтный гараж, теперь, наверное, принадлежащий Марвину Брауну. Она видит еще кое-что: белый прямоугольник экрана автокинотеатра. Холли думает, что любой, кто остается здесь после темноты, может бесплатно посмотреть кино, хотя и без звука.
Она все еще сидит там, когда черный подержанный «Мустанг» Джерома подъезжает к ее «Приусу». Джером выходит и осматривается. Холли встает на камень, складывает руки рупором и кричит:
— Джером! Я здесь!
Он замечает ее и машет рукой.
— Сейчас спущусь!
Она спешит к нему. Джером ждет ее у ворот и крепко обнимает. В ее глазах он выглядит выше и красивее, чем когда-либо.
— Ты сейчас стояла на знаменитом камне автокинотеатра, — говорит он. — В этой части города он хорошо известен. Когда я учился в средней школе, ребята частенько приходили сюда вечерами по пятницам и субботам, пили пиво, курили траву и смотрели всё, что идет в «Мэджик Сити».