Он возвращается к прутьям и осматривает длинную комнату: пустую половину сразу за клеткой, лестницу, затем мастерскую. Его взгляд постоянно обращается к ленточной пиле и торцовочной пиле. Наверное, это не самые приятные инструменты для пленника, но трудно не смотреть на них. Трудно не думать о пронзительном визге, который издает такая ленточная пила, когда режет сосну или кедр: РРРРУУУУ.
Он вспоминает свою пробежку в туманной мороси. Вспоминает Эмили и ее мужа. Вспоминает, как они обманули его и затем укололи чем-то. После этого была только чернота, пока он не очнулся здесь.
Почему? Зачем они это сделали?
— Хотите поговорить? — он кричит в стеклянный глаз. — Я готов. Просто скажите, чего вы хотите!
Опять нет ответа. В комнате царит гробовая тишина, кроме шарканья его ног и дзынь-дзынь обручального кольца, которое он носит. Не его кольца; они с Фредди не женаты. По крайней мере, пока, а может быть, и никогда, судя по тому, как обстоят дела. Хорхе снял кольцо с пальца своего отца в больнице, через несколько минут после смерти папочки. С тех пор он его носит.
Сколько времени он здесь? Он смотрит на свои часы, но это бесполезно; они заводные, еще одна вещь, которую он взял на память, когда умер его отец, и они остановились на часе пятнадцати. Дня или ночи, он не знает. И он не помнит, когда он в последний раз их заводил.
Харрисы. Эмили и Рональд. Или Роберт? Он их знает, и это как-то зловеще, не так ли?
Это может быть зловеще, говорит себе он.
Поскольку в звуконепроницаемой комнате нет смысла кричать или вопить, что только вернет головную боль, он садится на матрас и начинает ждать, когда что-то произойдет. Когда кто-то придет и объяснит, что за хрень творится.
5
То вещество, которое они ему вкололи, видимо, всё еще плавает в его голове, потому что Хорхе погружается в полудрему, опустив голову, и слюна стекает с уголка его рта. Некоторое время спустя — всё еще в час пятнадцать по часам его папочки — наверху открывается дверь, и кто-то начинает спускаться по лестнице. Хорхе поднимает голову (испытав еще один приступ боли, но уже не такой сильный) и видит черные туфли на плоской подошве, носки до щиколотки, аккуратные коричневые брюки, затем фартук в цветочек. Это Эмили Харрис. С подносом.
Хорхе встает:
— Что здесь происходит?
Она не отвечает, только ставит поднос примерно в двух футах от клетки. На нем пухлый коричневый пакетик, воткнутый в верхнюю часть большого пластикового стакана для кофе, который берут в долгую поездку. Рядом с ним стоит тарелка, на которой лежит что-то отвратительное: кусок темно-красного мяса, плавающий в еще более темно-красной жидкости. От одного только взгляда на это Хорхе чувствует тошноту.
— Если вы думаете, что я буду это есть, Эмили, вы заблуждаетесь.
Она ничего не говорит, только берет метлу и толкает поднос по бетонному полу. Внизу клетки есть откидная створка (они всё это заранее продумали, думает Хорхе). Стакан для кофе опрокидывается, когда он ударяется о верхнюю часть створки, высота которой составляет всего четыре дюйма или около того, и поднос проходит через нее. Створка захлопывается, когда она тянет метлу назад. Мясо, плавающее в луже крови, похоже на сырую печень. Эмили Харрис выпрямляется, кладет метлу обратно, поворачивается… и улыбается ему. Как будто они на какой-то чертовой коктейльной вечеринке или еще где.
— Я не буду это есть, — повторяет Хорхе.
— Будешь, — говорит она.
С этими словами она возвращается наверх. Он слышит, как закрывается дверь, а затем раздается щелчок, вероятно, это задвижка.
Взгляд на сырую печень снова вызывает у Хорхе чувство тошноты, но он вынимает пакетик из стакана. Это нечто под названием Ка’Чава. Согласно этикетке, порошок внутри представляет собой «напиток, богатый питательными веществами, который подпитывает ваши приключения».