Хорхе чувствует, что ему хватило приключений за последнее время на всю жизнь. Он кладет пакетик обратно в стакан и садится на матрас. Отодвигает поднос в сторону, не глядя на него. Закрывает глаза.
6
Он дремлет, просыпается, снова дремлет, а затем окончательно просыпается. Головная боль почти прошла, и желудок успокоился. Он заводит папины часы и устанавливает их на полдень. Или, может, на полночь. Неважно; по крайней мере, он может отслеживать, как долго он здесь. В конце концов, кто-то — возможно, мужская половина этой сумасшедшей команды профессоров — объяснит ему, почему он здесь и что ему нужно сделать, чтобы выбраться. Хорхе предполагает, что всё это лишено какого-либо смысла, поскольку эти двое — явно чокнутые. Многие профессора чокнутые, он работал в достаточном количестве школ, чтобы узнать это, но Харрисы однозначно выводят это на совершенно новый уровень.
В конце концов, он вынимает пакетик Ка’Чавы из стакана, который, очевидно, предназначен для смешивания с оставшейся бутылкой Дасани. Стаканчик от Диллона, стоянки грузовиков в Редлунде, где Хорхе и Фредди иногда завтракают. Он хотел бы быть там сейчас. Он хотел бы быть в Эйерс-Чапел и послушать одну из унылых проповедей преподобного Галлатина. Он хотел бы оказаться в кабинете проктолога в ожидании осмотра. Он хотел бы быть где угодно, только не здесь.
У него нет причин доверять хоть чему-нибудь, что дают ему эти сумасшедшие Харрисы, но теперь, когда тошнота прошла, он почувствовал голод. Перед пробежкой он всегда ест легкую пищу, откладывая более калорийную на потом. Пакетик запечатан, а это значит, что все в порядке, но он внимательно осматривает его на наличие проколов, прежде чем разорвать его и высыпать в стакан. Добавляет воды, закрывает крышку и хорошо встряхивает, как сказано в инструкции. Пробует на вкус, затем глотает. Он очень сомневается, что напиток вдохновлен «древней мудростью», как гласит этикетка, но вполне вкусен. Шоколадный. Как фраппе, если бы фраппе был растительного происхождения.
Выпив напиток, он снова смотрит на сырую печень. Он пытается вытолкнуть поднос обратно через створку, но сначала ему не удается, потому что створка откидывается только внутрь. Ногтями он тянет створку наверх и выталкивает поднос.
— Эй! — кричит он в стеклянный глаз, глядящий на него сверху. — Эй, что вы хотите? Давайте поговорим! Давайте разберемся!
Нет ответа.
7
Проходит шесть часов.
На этот раз по лестнице спускается мужчина Харрис. Он в пижаме и тапочках. У него широкие плечи, но в остальном он костляв, и пижама, украшенная пожарными машинами, как у ребенка, хлопает по нему. Один взгляд на этого старика дает Хорхе Кастро ощущение нереальности — может ли это действительно происходить?
— Чего вы хотите?
Харрис не отвечает, только смотрит на отвергнутый поднос на бетонном полу. Он смотрит на откидную створку, затем обратно на поднос. Еще пару раз для пущей убедительности: поднос, створка, створка, поднос. Затем подходит к метле и толкает поднос вовнутрь.
Хорхе уже всё это осточертело. Придерживая створку, он выталкивает поднос обратно. Капли крови забрызгивают манжету пижамных штанов Харриса. Харрис опускает метлу, чтобы затолкнуть поднос обратно, затем решает, что это будет бесполезная затея. Он снова прислоняет метлу к краю лестницы и готовится подняться по ней. Ниже широких плеч он не так уж и сложен, но этот лживый ублюдок выглядит достаточно проворным.
— Вернитесь, — говорит Хорхе. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной.
Харрис смотрит на него и издает вздох, как многострадальный родитель, имеющий дело с упрямым младенцем.
— Ты можешь забрать поднос, когда захочешь, — говорит он. — И точка.
— Я не буду это есть, я уже сказал вашей жене. Помимо того, что он сырой, он простоял при комнатной температуре в течение… — он смотрит на папины часы. — Больше шести часов.
Сумасшедший профессор ничего на это не отвечает, только поднимается по лестнице. Дверь захлопывается. Засов закрывается. Щелк.
8
По папиным часам уже десять часов, когда Эмили спускается вниз. Она сменила аккуратные коричневые брюки на цветочное одеяние и пару тапочек. «Может быть, уже наступила следующая ночь?» — думает Хорхе. — «Такое вообще возможно? Насколько меня вырубило после того укола?» Почему-то потеря времени расстраивает его даже больше, чем взгляд на этот застывший комок мяса. К потере времени трудно привыкнуть. Но есть еще что-то, к чему он не может привыкнуть.
Она смотрит на поднос. Смотрит на Хорхе. Улыбается. Поворачивается, чтобы уйти.