— Давай закроем на этом тему, хорошо? Это твои стихи в той папке?
— Некоторые из них. Короткие.
— Почитай мне.
— Вы уверены? — Барбара испугана. Барбара в восторге.
— Конечно, уверена.
У Барбары дрожат руки, пока она открывает папку, но Оливия этого не видит; она устроилась на стуле и закрыла свои острые глаза. Барбара читает стихотворение под названием «Двойной образ». Читает другое под названием «Глаз декабря». Читает еще одно под названием «Трава, поздний вечер»:
После этого стихотворения старая поэтесса открывает глаза и кричит Мари. Ее голос удивительно силен. Барбара с ужасом думает о том, что ее уличили в бездарности и собираются выпроводить в сопровождении женщины в бежевых брюках.
— У вас еще двадцать минут, Ливви, — говорит Мари.
Оливия не обращает на это внимания. Она смотрит на Барбару.
— Ты присутствуешь на занятиях лично или через Зум?
— Через Зум на данный момент, — говорит Барбара. Она надеется, что не заплачет, пока не выйдет отсюда. Ей казалось, что всё идет так хорошо, вот в чем дело.
— Когда ты сможешь прийти в следующий раз? Лучше всего по утрам. В это время я свежа… или настолько свежа, насколько это возможно в моем возрасте. А ты какова по утрам? Мари, принеси книгу.
Мари уходит, давая Барбаре достаточно времени, чтобы обрести голос.
— У меня нет занятий до одиннадцати.
— Если ты — ранняя пташка, это идеально.
Как правило, Барбара далека от раннего подъема, но она думает, что это скоро изменится.
— Ты сможешь приходить с восьми до девяти? Или до девяти тридцати?
Мари вернулась с записной книжкой. Она говорит:
— До девяти. Девять тридцать — это слишком долго, Ливи.
Оливия не высовывает язык, но делает забавное лицо, как ребенок, которому сказали, что он должен съесть брокколи.
— Тогда с восьми до девяти. Понедельник, вторник и пятница. Среды для чертовых врачей, а четверги для долбаной физиотерапевтки. Этой гарпии.
— Я смогу, — говорит Барбара. — Конечно, смогу.
— Оставь стихи, которые ты принесла. Принеси еще. Если у тебя есть мои книги, которые ты хочешь, чтобы я подписала, принеси их в следующий раз, и мы покончим с этой ерундой. Я провожу тебя. — Она нащупывает свои трости и начинает медленно вставать. Это похоже на то, как собирается конструктор «Эректор» в замедленном режиме. Мари подходит, чтобы помочь ей. Старая поэтесса отмахивается от нее, чуть не упав при этом обратно на стул.
— Вам не нужно… — начинает Барбара.
— Да, — говорит Оливия. У нее перехватывает дыхание. — Мне нужно. Пройдись со мной. Набрось мне шубу на плечи.
— Фейк, фейк, — говорит Барбара, сама того не желая. Так же, как она пишет некоторые строки — зачастую это самые лучшие строки — помимо своей воли.
Оливия не просто смеется, она хохочет. Они медленно идут по короткому коридору, старая поэтесса почти не видна под меховой шубой. Мари стоит и смотрит им вслед. «Вероятно, готовая подобрать осколки, если она упадет и разобьется, как старая фарфоровая ваза», — думает Барбара.
У двери одна из этих хрупких рук хватает Барбару за запястье. Тихим голосом, с легким запахом изо рта, она говорит:
— Эмили спрашивала тебя, были ли твои стихи о том, что она любит называть «черным опытом»?
— Ну… что-то такое она говорила…
— Тот стих, который я видела, и те, что ты мне прочла, были не о том, каково быть черным, верно?
— Не о том.
Рука на ее запястье сжимается.
— Я задам тебе вопрос, юная леди, и не вздумай мне лгать. Не смей. Обещай мне.
— Обещаю.
Старая поэтесса наклоняется к ней близко, заглядывая в юное лицо Барбары. Она шепчет:
— Ты понимаешь, что у тебя это хорошо получается?
Барбара думает: «Вы это решили на основании трех-четырех стихотворений?» Но она шепчет в ответ:
— Да.
2
Она идет домой в оцепенении, размышляя над тем, что сказала ей Оливия на прощание:
— Дары хрупки. Не доверяй свой тем людям, которые могут его разбить.
Она не говорит, о ком идет речь, да Барбаре это и не нужно. У нее есть всё, что ей нужно, и она не собирается возвращаться в дом Харрисов.
25 июля 2021 года
1
Холли заходит в свой кабинет и видит, что вся мебель исчезла. Не только стол и стулья, но и настольный компьютер, телевизор и ковер. Её мать стоит у окна и смотрит на улицу, как это делает Холли, надевая, по выражению Шарлотты, «шапочку для размышлений». Шарлотта оборачивается. Ее глаза глубоко запали, а лицо приняло серовато-жёлтый цвет. Она выглядит так же, как и в последний раз, когда Холли разговаривала с ней в больнице, как раз перед тем, как впасть в кому.