Все это я привел здесь так, для красного словца, все эти фантазии расписал лишь для того, чтобы вернее доказать прекрасные целебные свойства чистой куриной сути, которую и я использовал в небольших дозах для легкого лечения разных мелких царапин и ушибов.
Да. Было бы неточно, а главное несправедливо, если бы я, говоря здесь о целительных свойствах куриной сути, при всем ее значении для меня в этот месяц, приписал бы ей какое-то из ряда вон исключительное значение по сравнению с целительными свойствами прочих сутей, например, кошачьей. В данном случае кошачьей сути потому, что в этот октябрь месяц единственным лекарством моим и жизненным эликсиром в долгие вечерние, а иногда и ночные часы в темном и тихом мире, когда шумы приливов и отливов давлений в становых и прочих жилах не только ощущаются, но и отчетливо слышны невооруженным ухом (почему-то особенно левым ухом), единственным лекарством и эликсиром моим оставалась лишь суть кошачья, так как — напомню вам — куры в ту пору давно уже спали, оповещая о себе лишь «в полночь, перед зарей и в зорю» приглушенными петушиными кликами и еле слышными в закупоренном доме случайными ночными куриными всполохами и переполохами. Кошачья же суть, притом суть беременная тогда еще неизвестным количеством других кошачьих сутей, в эти вечерние и ночные часы была под одной кровлей со мною, в одной комнате, рядом со мною — на столе, или на стуле, или всей своей умноженной тяжестью давила сквозь одеяло мне на ноги, уютно и блаженно разлегшись там, используя естественные возвышенности и выемки одеяльной поверхности, посапывая и вздрагивая во сне, а то постанывая и бормоча что-то, когда в затуманенном сонном ее сознании проходили и проплывали картины страшных или счастливых кошачьих снов, или, иногда, будучи согнана или даже просто осторожно подвинута в сторону даже со словесными извинениями, обижалась и величественно гордо, но не очень-то грациозно в своем интересном положении соскакивала на пол и переходила на голый стул или другую, холодную, койку и, глубоко обидевшись — потому что этой кошачьей сути было свойственно глубоко обижаться, — проводила ночь или остаток ночи в одиночестве.
Тем более нужно здесь отметить, что целебные свойства кошачьей сути я открыл и испытал на себе гораздо ранее сути куриной, еще в те времена, когда теперь уже четырехлетняя наша кошка появилась у нас в городе, в квартире, в виде маленького котенка, постоянной ласковостью и игривостью так отличавшегося от сдержанного, замкнутого и независимого характера нынешней нашей кошки в одинокие, или, так сказать, холостые периоды ее жизни. Я говорю только об одиноких или холостых периодах потому, что в периоды ожидания, вынашивания новых детей характер нашей кошки резко меняется, так что от холодной ее независимости, сдержанности, замкнутости, сурового отклонения от всяческой ласки почти не остается следа. Чувствуя в себе новых младенцев, наша кошка сама, видимо, возвращается к своей на время забытой младенческой ласковости и открытости, так что с нею вновь становятся возможными даже продолжительные разговоры, во время которых в ответ на каждое, иногда, правда, однообразное, обращение вы получаете полное осмысленности и симпатии носовое «мяу», иногда даже от избытка чувств переходящее в кошачий шепот, в беззвучное, полное тончайших оттенков, периодическое и длительное подрагивание и подергивание чуть приподымаемой верхней губы и усов.