Или другое: вы вдруг оказываетесь в некоем доме, в каких-то и знакомых и чужих помещениях, и в доме нету стены, и в образовавшийся странный проем видны массы воды — вода прибывает, огромные волны вырастают вблизи одна за другой, но бесшумно, и, опадая, длинными, вспученными языками раз за разом протягиваются, достают, подбираются, лижут как бы невидимые — изнутри-то — устои. И вы в пустой почти комнате видите, знаете какую-то плиту или печь у себя за спиной, до которой — печи — вода никак не должна дотянуться, и еще знаете где-то, что все зависит всецело от вас, что все в вас самих…
Я привожу здесь лишь несколько примеров, но подчеркиваю, что море, большая вода, предчувствие этой воды, ожидание ее снится вам постоянно: то вы идете к ней по глине, по илу, по оголенному дну, то стремитесь в противоположную сторону, то она движется к вам, то уходит от вас… И многие, многие сновидения ваши протекают в подобных взаимных, но далеко для вас и для моря воды не равнозначных маневрах и передвижениях.
Но вот, представьте себе, однажды, вернее, в одну прекрасную ночь, вам снится вдруг совершенно иное: вам снится, что вы с легкостью, живостью какого-то водяного жучка или какой-то там легчайшей лодчонки, лишь слегка погружаясь в темную, но приятно прохладную воду, скользите проворно туда и сюда по воле своей, вернее, настолько вольно, что будто безвольно даже, бороздите морскую поверхность, не чувствуя более в сердце своем ни страха, ни робости перед грозной стихией.
Но так всего только раз! Один-единственный раз! И вскоре же вы видите вдруг еще один сон: вы с легким сердцем и с ровным, глубоким дыханием вновь плывете по спокойному морю, как вдруг кто-то (пусть будет кто-то!) появляется в стороне, на длинной и далеко вдающейся в море песчаной косе, идет вдоль нее и, улыбаясь загадочно кривой такой и знакомой ухмылкой, манит вас, приглашает выйти на берег; и вы простодушно выходите, но тут же из распахнувшейся клетки мимо вас устремляется в море львица, тигрица ли, и за нею из оставленной клетки, сливаясь по каменистому желобу, мутя и пачкая воду, тянется какая-то звериная мразь. И вы опять же как-то рассеянно смотрите вслед этому зверю, на то, как движется в воде его тело, его голова с тесно прижатыми к затылку ушами. И заметьте, как ни странно, вам более всего в тот момент любопытны прижатые к черепу тигриные уши, хотя размышляете вы в тот момент лишь о том, что вот, мол, чтобы снова забраться в это море с тигрицей, необходимо будет запачкаться этой мутью и грязью.
А теперь, теперь я сам уже по своей собственной воле задам вам вопрос. Нет, не об этой плывущей во все лопатки тигрице, не об ушах, прижатых к затылку, — хотя я и сказать не могу вам, как порой красноречивы бывают для глаза обыкновенные звериные уши, — мне столько снилось и даже мерещилось разных зверей кошачьей породы, так часто я имел с ними дело, что задавать вопросы о подобных коварных зверях и о значении тех или прочих связанных с ними событий, происшедших хотя бы даже во сне, нет никакого сколь-либо серьезного смысла. Нет, я задам вопрос о другом, я у вас спрашиваю: что же, в конце концов, лучше: врастать, корчась под какой-то скалой, в каменистую землю, ожидая обвала колоссальных нависающих вод, или с завидной свободой и вольностью неким плавунцом-насекомым скользить по этим же самым уже в чем-то послушным вам водам?
Не торопитесь с ответом. Это сложный вопрос. Хотя, как говорится, со стороны бывает виднее. Но, с другой стороны, бывает — но не всегда.
Пожалуй, есть категория сложных вопросов, решать которые со стороны совсем невозможно, напротив, в решении их необходимо исходить из себя и только из себя. Поэтому, может быть, я преждевременно задал вам этот вопрос. Ведь в нем скрывается столько коллизий, аспектов, жизненных и, может быть, творческих граней, что вообще западает сомнение: в любое ли время и всякий ли (конечно, и я в том числе) с полной решимостью-определенностью может ответить на этот вопрос, всецело исходя из себя…
Но не в слишком ли призрачную и во всех отношениях зыбкую область забрели мы с вами, дорогой мой читатель? И нет ли смысла в попытке благополучно выбраться из этой призрачности и зыбкости, в попытке найти новый импульс, новый толчок, нет ли смысла обратиться к чему-либо уже бесспорно реальному и бесспорно незыблемому хотя бы в относительном смысле этого слова.