Неизвестно откуда взялись свинцовые водопроводные трубы. Они крушили, ломали, разбивая все вокруг на куски. И раскаленный шампур с недожаренным мясом, поднесенный к заднице некогда гордого и смелого, а теперь до смерти напуганного Эльшана Надировича, был последним и самым весомым аргументом.
- Десять штук "деревянными" завтра. Иначе я буду приходить каждый раз. И когда-нибудь я протащу через твою жопу этот шампур и поджарю тебя на углях, многоуважаемый Эльшан Надирович, - проскрипел Могила, - а рыпнешься - жизнь сказкой не покажется.
- Ты пожалеешь, - размазывая сопли и слюни по лицу, проскулил директор кафе.
Но никто не пожалел. Назавтра им передали десять тысяч. Видимо Эльшан подумал и вспомнил о своем единственном наследнике, учащимся играть на скрипке, о трех прыщавых дочерях, которых надо было выдавать замуж, о глупой некрасивой жене, о старушке маме, да и о себе, наконец. Да и что такое для него десять тысяч? Для него, хозяина большого кафе со странным для центра Москвы названием…
* * *
- Могила, откуда в тебе столько злости? Зачем ты сделал это? - спрашивал после Холод.
- Три года назад такие же чурбаны по беспределу оттрахали на рынке мою сестру. Они не сели. У них были бабки. Я был сопливый и ничего даже сделать не мог. Теперь я могу все.
- Но почему ты уверен, что это сделал именно он?
- А какая хрен разница? Чурка - он и есть чурка. Здесь он у меня в гостях и будет жить, как я сказал.
Да, Василич умел собирать вокруг себя нужных людей…
* * *
- В общем, так пацаны. Бобров так обувать с налета не годится. Постоянный кус в жизни нужен. Рынок этот мне душу теребит. Чую, мое по справедливости это.
Они сидели в качалке. Первые наезды удавались, давали деньги, но не столько, сколько хотелось им.
- В один момент все это нужно, одним ударом всех подвинуть. Хоп! И это все наше!
Они долго бродили по рыночной площади, присматривались, узнавая жизненный ритм рынка изнутри. Регулярно, раз в неделю, на рынок приезжала черная Волга. Из нее выходил плотный кавказец, и с несколькими людьми - быками обходили свои владения, собирая с торговых точек дань.
Карапет. Тогда в начале восьмидесятых он попал в зону. Статья так, шалая. Драка с тяжкими телесными повреждениями. Отец его тогда перевозил много пятизвездочного коньяка "Арарат", но его все равно посадили. Парень он был неглупый, а главное хитрый. Он губкой впитывал в себя зоновские понятия, воровской уклад и, может, когда-нибудь и стал бы вором, но вот как вышло… Сел по дурости в карты играть на интерес… Азартный, горячий... И проигрался. Никто опускать его не стал. Пожалели. Скинули вещи со шконки, и контанули в петушиный угол. Так стал Карапет "петухом без дырки". Опущенным. Не трогал его никто, не домогался. Но так и просидел весь срок, презираемый всеми, в вечно задрипанной робе, в петушином закутке.
Освободился. А как "домой с таким позором ехать? Рванул к дядьке в Москву. Рассказал ему за зону, но не всё. Наврал, что людей влиятельных знает и дело свое на Москве открыть хочет. Денег занял. "Волгу" черную купил и задумался. Нравился ему рынок, где торговал дядя – пестрый, как восточный базар, денежный. Видел, как шатаются по Москве его молодые земляки, такие же, как он бездельники. Водку жрут и девок трахают на родительские деньги. Вспомнил о зоне, авторитетом прикинулся, поговорил с ними.
- Денег заработаете, землякам на зонах там поможете - дело святое, - в общем, развел.
И стали они рынок обирать. Приподнялся Карапет, крылья расправил, но прошлое... Панически боялся его Карапет - а вдруг прознают? Гордо шагает он по своей земле. Хозяин! С ним его бойцы. Одеты хорошо, дорого, деньги в кармане хрустят. А про зону Карапет и не вспоминал. Греть кого-то, да и кто у него деньги, у "петуха барачного" возьмет? Но вот однажды... До чего встреча неожиданная!
- Здорово, Сулико! Как дела, дорогая? Смотрю, разжирела наша девочка, поправилась.